– Кирюш, прости, но…
– Я ненормальная дура, – рассмеялась я. – Я знаю.
– Это, конечно, психологическая травма, и мне тебя искренне жаль. Но и ты сама виновата в токсичности этих отношений.
– Я знаю, – качнула головой. – И от того еще хуже. Иногда думаю – а что было бы, если я стойко держалась, когда он проверял границы дозволенного? Наверное, если бы сразу обсудили все вопросы и определили рамки, все могло бы сложиться по–другому.
– Нет, тут ты не права. Не могло. Как ты днем выразилась? Он хотел сделать из тебя идеальную жену? Вряд ли в это понятие вписывалась свобода женщины. И все равно. Столько лет! Да ты себя ведешь, как только поступившая в универ восемнадцатилетняя девчонка. Тебе же двадцать два, Кирюш! Очнись. И этот твой Данил больше не придет. Я вот только одного понять не могу: почему столько лет поощряла такое отношение? Почему не ушла?
– Любила, – скривила я губы. – И сейчас люблю. Наверное. Не знаю. Не помню, что такое любовь. А может любовь прошла через год, осталась только привычка. Не знаю, – ударила руками по рулю.
– Успокойся, истеричка, – отрезвила меня Елена. Я начинала любить ее за прямолинейность. – И послушай меня сюда. Мне глубоко похер, что там у тебя было и почему ты ходишь такая пришибленная. Меня это совершенно не колышит. Знаешь, почему?
– И почему же?
– Потому что ты мне нравишься, Кира Ржевская. И я рада, что ты пришла к нам в «Немезис». Я вижу, что ты хорошая девчонка. Интересная, целеустремленная, мечтательная. И, твою ж мать, я буду не Еленой Владимировной Леденниковой, если позволю тебе скатиться до психушки!
Ленина тирада впечатлила.
– И я уверена, что Настасья твоя поддержит меня. Так что требую, чтобы ты нас познакомила. И вообще. Я тебя как бы уже в подруги записала. А своих я не бросаю. Ясно тебе всё?
– Вы точно родственники, – не смогла сдержать улыбки. – Командуешь точь–в–точь, как Воронцов.
– Еще бы, – довольно задрала нос Лена. – Я тебе все сказала. А ты думай, размышляй. Придешь в понедельник такой же ханжой – я тебе кузькину мать покажу!
– Я не могу ничего обещать, Лен.
– А вот фиг тебе! Пообещаешь, как миленькая.
И я пообещала. Провожала взглядом тоненькую фигурку Лены, стремительно шагающей к подъезду, и понимала, что несмотря на внешнюю хрупкость шатенка гораздо сильнее. Сильнее меня. В ней был внутренний стержень, несгибаемый, который невозможно сломать. И я буду настоящей дурой, если откажусь от помощи новой подруги.
***
Всегда любила ночной город. Было в нем что–то противоречивое: казалось, мегаполис оживал, сверкал тысячью неоновых огней, витрин и гирлянд, опутывающих деревья. Через опущенное окно в салон залетал ветер, и я не могла им надышаться. В такие моменты все становилось неважным.
– По проводам… грусть свою и мысли я передам, – подпевала я певице, чей голос лился из динамиков.
Остановилась на светофоре и добавила громкости. Сердцебиение сабвуфера ненавязчиво вступило в мелодию, пронзив грудь тысячами осколков. Никогда не считала себя романтичной и сентиментальной особой, но ночь и правда была замечательной. Теплая, летняя… и только моя.
Иногда нужно было остаться наедине со своими мыслями. Дорога, автомобиль и ты. В такие моменты разум вдруг становился кристально чистым и можно было по–новому взглянуть на проблемы и печали.
Не знаю, почему потянуло в знакомый район. Задумчиво глядела на свет, горевший в одном из окон квартир на десятом этаже. Данил дома. Вздохнула, понимая, что опять погналась за призраками прошлого. Нужно было давно уже смириться и отпустить. Освободить себя. Позволить себе пережить и забыть.
