Наджин. От войны к свободе в инвалидной коляске - страница 17

Бланд всегда был очень спокойный, хотя иногда мне казалось, что у него есть другая сторона, о которой никто не знает. Но на этот раз он был не похож на самого себя. Он буквально крутился на месте, как пыльный смерч, что встречаются в пустыне. Схватив пульт, он переключил телевизор на канал на Аль-Джазиру Вся моя семья знает, что я не люблю новости: они всегда плохие – Афганистан, Ирак, Ливан, в соседних мусульманских странах вспыхивает одна война за другой практически с тех пор, как я родилась.

– Что-то случилось! – сказал Бланд.

На экране мы видели тысячи людей, собравшихся на главной площади Каира, машущих флагами и требующих отставки их давнего президента Хосни Мубарака. Я испугалась. Диктаторы стреляют в свой народ, мы знали это, и я не хотела это видеть.

– Эй, я смотрела свою программу! – закричала я.

Одним из моих «бонусов по инвалидности» было то, что мои братья и сестры старались не огорчать меня. Ну, если точнее, не ругать. Меня не ругали даже тогда, когда я выкинула вещи Насрин из окна, ее голубую ручку и CD-диск с курдскими песнями, которые она постоянно слушала. Но на этот раз все было иначе – они все продолжали смотреть.

Как я и думала, скоро полетели баллончики со слезоточивым газом, резиновые пули, а потом в ход пустили водяные пушки, чтобы разогнать толпу. Грохот выстрелов заставлял меня подпрыгивать.

Чуть позже Бланд разрешил мне переключить телевизор на мой канал. Но Мустафа, Бланд и Насрин не могли говорить ни о чем другом, кроме протестов в Каире. Пользуясь любой возможностью, они смотрели новости. Вскоре я прекратила сопротивляться и теперь тоже постоянно смотрела новостной канал. Аль-Джазира без остановки передавала репортажи с площади Тахрир. Толпа протестующих росла. Многие были такими же молодыми, как Бланд и Насрин. На их лицах был нарисован египетский флаг, а головы повязаны красно-бело-черными банданами.

Однажды мы с замиранием сердца увидели, как на площадь въезжает колонна огромных танков. Десятки мужчин храбро преградили им путь, и я с трудом могла смотреть на это. Затем случилось нечто невероятное – танки не открыли огонь, а остановились. Толпа взорвалась радостными криками. Люди начали забираться на броню, царапать на боках: «Мубарак должен уйти!», и экипажи танков не препятствовали этому.

Несколько дней спустя мы с Бландом и Насрин снова сидели на краю дивана, переживая, что будет дальше. На площадь ворвалась толпа людей, поддерживающих Мубарака. Многие были на лошадях и верблюдах, и это напоминало демоническую кавалерию. Протестующие отбили их натиск, кидая камни и вырывая куски брусчатки, которой была выложена площадь. Танки выстроились стеной между двумя группами, и было трудно понять, что происходит, так как в воздух поднялись тучи пыли и все вокруг было охвачено огнем. Наконец толпу, выступавшую за Мубарака, оттеснили, и продемократически настроенные люди стали строить баррикады из уличных знаков, кусков металлической ограды и сожженных машин, чтобы противники не смогли прорваться внутрь.

Мы спрашивали себя: когда же это закончится? Протестующие соорудили на площади что-то вроде палаточного городка и устроили там же полевой госпиталь для лечения раненых. Кто-то в толпе раздавал еду и воду, некоторые даже брили бороды у всех на глазах. Все это выглядело почти как фестиваль и немножко напоминало наш Навруз. Я видела, как дети моего возраста топтались на изображениях Мубарака. Журналисты, которые вели репортаж, были очень взволнованы. То, что происходит, они назвали Арабской весной. Для наших ушей это было похоже на Дамасскую весну, а мы знали, что она закончились плохо.