Надзорный капитализм или демократия? - страница 5

Последствия этого демократического провала усиливаются в глобальном контексте. Начиная по меньшей мере с 2010 года Китай целенаправленно развивал собственную теорию и практику разработки и внедрения цифровых технологий, которая развивает его внутренние системы авторитарного правления и экспортирует их в десятки стран практически во всех регионах (Hoffman, 2022; Menendez, 2020; Mozur et al., 2019; Murgia and Gross, 2020; Sherman and Morgus, 2018). В то же время Соединенные Штаты и другие западные демократии оказались в противоречивом и двойственном положении, разрываясь между цифровыми соблазнами социального контроля, основанного на надзоре, и принципами либеральной демократии, основанными на правах.

Из-за политического провала, создавшего пустоту, ключевые первые десятилетия цифрового века оказались во власти надзорного капитализма. Из-за него все более взаимосвязанное мировое сообщество осталось без явной альтернативы китайскому видению цифрового столетия. Не имея пути к будущему, которое было бы одновременно демократическим и цифровым, демократии бросили целые общества на произвол новых форм насилия со стороны как государства, так и рыночных игроков – насилия, опосредованного цифровыми технологиями. Особую опасность представляет возможное слияние государственной власти и рыночных сил в надзорном государстве цифровой эпохи, отличающемся беспрецедентным неравенством в знаниях о людях и инструментарной властью поведенческого контроля, которую дают эти знания (Zuboff, 2019; Зубофф, 2022). Без новых общественных институтов, хартий прав и правовых механизмов, созданных специально для демократического цифрового века, граждане остаются беззащитными, становясь легкой добычей для всех, кто охотится за человеческими данными. В результате и либеральные демократии, и все общества, участвующие в борьбе за создание, защиту и укрепление демократических прав и институтов, теперь движутся к будущему, которое их граждане не выбирали и не выбрали бы: к непреднамеренной антиутопии, принадлежащей и управляемой частным надзорным капиталом, но поддерживаемой демократическим попустительством, цинизмом, сговором и зависимостью.

Как экономическая сила, надзорный капитализм обладает олигополистической властью практически над всеми цифровыми пространствами информации и коммуникации (Manns, 2020). Однако тем, кто анализирует ситуацию исключительно через призму концентрации экономической власти и ее регулирования посредством экономического и антимонопольного законодательства, следует учитывать и другие аспекты. Когда экономические операции, приносящие доход, основываются на превращении человеческого в товар, классическое экономическое поле искажается. Концентрация экономической власти создает параллельную концентрацию власти в сфере управления и социального контроля. Институциональное развитие надзорного капитализма сплетает эти три вектора власти в многоголовую силу, которая, действуя через экономические операции, вступает в конкуренцию с демократией за управление и социальный контроль. Олигополия в экономической сфере трансформируется в олигархию в общественной.

Особенности рыночной власти гигантов отражают различие между их различными индивидуальными бизнес-моделями, с одной стороны, и их общим участием в доминирующей экономической логике надзорного капитализма, получаемыми от нее преимуществами и связанными с ней стратегиями институционального воспроизводства – с другой. Эти институциональные элементы распространяются через экосистемы гигантов и охватывают растущее большинство предприятий во всем коммерческом пространстве (Power, 2022). Хотя этот институциональный порядок действует как олигополистическая сила, что уже отражено в термине “Big Tech”, отдельные компании при этом могут обладать монопольной или дуопольной властью в более узких конкурентных сферах своих конкретных бизнес-моделей – например, в массовой розничной торговле, мобильных услугах и таргетированной онлайн-рекламе. В результате надзорный капитализм теперь опосредует практически все взаимодействие человека с цифровыми архитектурами, информационными потоками, продуктами и услугами, и практически все пути к экономическому, политическому и социальному участию пролегают через его институциональные владения.