Наедине со временем - страница 15
Чернов, прибывший в Берлин, был намерен встретиться с Кибриком в ресторане «Фатерланд». Гособвинитель Вышинский в нетерпении переспрашивает, состоялась ли встреча? Чернов, ничего не упуская, успокаивает Вышинского, развивая фантазию следователей, предупреждая, что будет рассказывать обо всем подробно. Он информирует суд, что Кибрик устраивает ему встречу с Даном, которому передаются поручения Рыкова, после чего Дан уехал, а Чернов с Кибриком остались ужинать, сильно выпив. Затем Чернов должен был поехать на вокзал, а Кибрик, сославшись на занятость, не сопровождает, а сажает его в автобус для обратной поездки на вокзал. Вышинский спрашивает, заранее зная на него ответ: «На вокзал попали?»
Чернов начинает процесс самобичевания, теряя собственное достоинство, превращая себя в алкаша и изувера, ставшего жертвой отлова немецкой охранки, а по сути фарса, возникшего в воспаленном мозге следователей. Чернов отвечает, что на вокзал не попал, попав в полицейский участок в результате инцидента, произошедшего в автобусе, вследствие драки между ним и немцами, причем местные чиновники пытались завербовать Чернова, предъявив ему фотографии и содержание встреч с Даном. Осознав роль Дана и Кибрика как агентов немецкой разведки, Чернов соглашается работать на немцев.
Сообщая детали, высасывая из пальца подробности своей шпионской террористической работы, выполняемой по указанию из-за рубежа, Чернов не может, однако, вспомнить своей должности на прежней работе, что напоминает сюжет примитивного детектива.
А в канву интриги втягиваются новые лица, уже оговоренные заранее сценарием, состряпанным под пытками в темных подвалах Лубянки, и если кто-либо из участников процесса впадал в полузабытье, то его немедленно возвращали в горькую действительность наводящими вопросами сценаристов. Чернов доверительно сообщает суду, что при беседе с Рыковым присутствовал и арестованный Томский, оговаривающий своих товарищей, бывших еще на свободе, в частности Рыкова и Бухарина.
Обвиняемый Рыков мотивировал переход «правотроцкистского блока» к террору следующим образом: «При нелегальном заговорщическом характере контрреволюционной организации правых, при отсутствии надежды каким-либо другим путем прийти к власти, – принятие террора и „дворцового переворота“ давало, по мнению центра, какую-то перспективу».
Бухарин, в конце концов признавший на следствии, что на путь террора «правотроцкистский блок» стал еще в 1932 г., заявляет: «В том же 1932 г. при встрече и разговоре с Пятаковым я узнал от него об его свидании с Л. Седовым и получении от него прямой директивы Троцкого перейти к террору против руководства партии и страны. Признаюсь, что, по существу, тогда мы и пошли на соглашение с террористами, а мой разговор с Пятаковым явился соглашением о координации наших с Троцким действий, направленных к насильственному свержению руководства партии и советской власти».
Спрашивается, необходимо ли было Бухарину до такой степени оговаривать себя, сообщая следствию такие мельчайшие подробности своих умозаключений, возникающих в его голове на уровне фантазий. Но они становятся основой для принятия соответствующих решений, создается схема или необходимый следователям механизм функционирования заговорщического блока, широко развернувшего, якобы согласно директивам Троцкого, организацию подпольных групп и практическую подготовку к совершению террористических актов против руководства страны. Мнимый порочный узел заговора затягивается на воображаемом, теряющем свою подвижность кадыке власти. Необходимо упредить заговорщиков и их вдохновителя, и веревка мести уже затягивается на другой шее – Троцкого.