Наедине со временем - страница 7
Большинство вождей постигла печальная участь: отторжение от власти с последующей ликвидацией как перерожденцев, осознавших, что дело приняло другой оборот, и пытавшихся перейти на сторону врага. Причем многие, будучи арестованными, давали на допросах ложные показания, спасая себя и свои семьи – во всяком случае, надеялись, что спасали. Фейхтвангер в своей книге «Москва 1937», подытоживая московские показательные судилища над ветеранами партии и как бы предупреждая о грядущих процессах над новыми вождями коммунистического движения, писал: «То, что обвиняемые признаются, объясняется очень просто. На предварительных следствиях они были настолько изобличены свидетельскими показаниями и документами, что отрицание было бы для них бесцельно». К счастью, Фейхтвангер не был участником этих предварительных следствий и не мог стать свидетелем процедур получения этих показаний. По наивности писатель задается вопросом: «Как они должны были себя вести, увидев перед собой весьма внушительный следственный материал, изобличающий их в содеянном? Они были обречены, независимо от того, признаются они или не признаются… Грубо говоря: если они не признаются – они обречены на смерть на все 100 %, если признаются – на 99… Из их заключительных слов видно, что такого рода соображения действительно имели место».
Как легко связывает история преступления в один узел, несмотря на временные интервалы, сопровождаемые иллюзиями взаимного доверия и братской взаимопомощи. Сколько многомиллионной, как всегда, безвозмездной помощи было предоставлено китайскому народу, выбравшему тем не менее свой особый путь. Формальной причиной для этого послужило издевательское поведение товарища Сталина к другому своему товарищу Мао, попридержанному посредством многодневного «ареста» в счастливом неведении в номере московской гостиницы. Согласно писаниям многочисленных исследователей, этого было достаточно, чтобы великий китайский кормчий затаил злобу и пошел своим путем, заставив усомниться в строфах Л. Ошанина, что «русский с китайцем – братья навек». Дружба продолжалась всего несколько лет, вскоре перестав соответствовать словам ведущего советского поэта-песенника:
Бросив своих детей на госдотации советского правительства, Мао занялся внутренним переустройством китайского общества, выдвинув лозунг «пусть расцветают все цветы». В Москве встрепенулись, опасаясь, что китайский НЭП и культурная революция с озверевшими массами, стихийно вышедшими из-под контроля хунвейбинов, – это допущение к власти мелкобуржуазных элементов. В Кремле поселился страх. Успокаивало лишь обладание атомной и водородной бомбами, но применительно к Китаю эффект молниеносной войны казался весьма сомнительным. Было заморожено строительство индустриальных объектов и огромных промышленных комплексов, осуществляемое с помощью СССР. Советские специалисты, так и не успев освоить китайский язык, были отозваны на родину. Госплан подсчитывал убытки, что в переводе на язык марьинорощинской шпаны, из которой я вышел, означало: «Ваши денежки пахнут воблою».
Мао ударился в плавание. Он регулярно, в присутствии жен, любовниц, интернациональной прессы и кислородных подушек, переплывал реку Янцзы под охраной соединений морской пехоты. Чтобы не скучать, во время заплывов он сочинял лозунги текущего момента, увековеченные впоследствии многомиллионными тиражами «красных книжечек» или цитатников, не придумав ничего нового. Каждый китаец, по примеру советских людей, должен был зазубривать цитаты великого кормчего всех времен и народов азиатского материка и примкнувших к нему окраин.