«Что ж так больно?» – спрашивал я, хватаясь рукой за раненую ступню.
Но правильнее было бы спросить:
«А во что я собственно врезался?»
Я действительно задал этот вопрос, но только позже, когда боль в большом пальце пошла на убыль. И тогда я смотрел во все глаза, пытаясь разобраться и увидеть причину. Но я видел все те же горы и все прочие природные достопримечательности.
– Тук-тук!
Голос из-за спины заставил меня вздрогнуть и испугаться.
Я повернулся.
– А ты здесь что делаешь?
Мой взгляд непреднамеренно упёрся в римского легионера, от которого я прежде чудом избавился.
– Слежу за тобой.
– Зачем?
– Я твоя мать.
– Кажется, мы уже решили этот вопрос.
– Вовсе нет.
Понимая, что бессмысленно спорить, я вернулся к поиску причины. Правая нога болела, левой ногой рисковать не хотелось, так что я вытянул левую руку вперёд и попытался нащупать невидимую преграду.
– Что там? – спросил римский легионер.
– Кажись, стена. По ощущениям – стекло, но не хрупкое.
Высоко над головой раздался птичий возглас:
– Кар-р-р!
Я посмотрел вверх, чтобы убедиться.
– У нас здесь есть вороны?
– Ты меня спрашиваешь?
Римский легионер внезапно проявил чудеса сарказма. Впрочем, для моей матери это было не в новинку.
– Мне казалось, ты создал этот мир. А значит, лишь тебе доступно знать его содержимое, – заявила она.
– Точно…
Крайнее утверждение я недовольно пробурчал себе под нос. Легионер (он же моя мать) был прав. Я как Творец был обязан знать все. Однако я не знал. Ни в моей голове, ни в моем сердце не было никаких упоминаний ни о каркающих воронах, ни о невидимых стенах-препятствиях.
– Почему?
– Ты снова спрашиваешь меня и снова твой вопрос неуместен.
– Почему?
– Я не та часть тебя, которая знает. Я та часть тебя, которая берет на себя вину.
– Не понимаю…
– И правильно. Для понимания у тебя есть я.
– Ты же моя мать… Или нет?
– Да. Я твоя мать. Но я не настоящая.
– То есть?
– Всё здесь не настоящее. Цветы, деревья, горы, слуги… Реальна лишь стена.
– Почему?
– Здесь мертвые живы, здесь немые говорят.
– Не понимаю…
– Мы живем и существуем исключительно в твоей фантазии. Ты называешь ее мастерской.
Я проснулся от громких звуков. Открыв глаза, я увидел несколько мигающих лампочек.
– Пристегнитесь, пожалуйста. Мы входим в зону турбулентности.
Девушка в темно-фиолетовой пилотке стояла на проходе и сверлила меня выжидающим взглядом.
– Вы уж ее послушайте, – посоветовал пожилой мужчина, сидящий со мной в одном ряду, – Иначе она вам выдаст подзатыльник.
– Ладно.
Я сделал правильный выбор.
– Спасибо, – сказала строгая стюардесса, когда ремень безопасности оказался затянут на моей талии.
Потом она ушла.
– Думаю, она видит в вас своего отца, – сказал пожилой мужчина, едва девушка удалилась на безопасное для откровений расстояние.
Я посмотрел на него.
Между нами было свободное место. Но все равно казалось, что он дышит мне в лицо. А еще в пальцах его правой руки была зажата огромная дымящая сигара.
– Разве в самолете не запрещено курить? – спросил я.
Старик усмехнулся и погладил левой ладонью свою седую бороду средних размеров.
– Мне можно.
Такой ответ меня выбесил.
– Что это значит?
– То и значит.
Старик сделал очередную затяжку и смачно выпустил облачко дыма в потолок. Затем он иронично посмотрел на меня и добавил:
– Вы мне напоминаете одного из моих учеников.
Пауза.
– Он такой же строптивый и вечно недовольный.
Я сдержался, промолчал.
Старик злил меня и мне очень хотелось надавать ему по мордасам. Но у меня было правило не бить стариков. Плюс ещё были общественные правила. Так что пришлось мне старательно смириться, впиться ногтями в ладони и сидеть еле дыша.
