Наизнанку. Московский роман - страница 21

Посмотрев на часы, а время было без двадцати пять, я поняла, что не опаздываю на просмотр. Ровно в 17–00 один раз в неделю идет, так сказать, кастинг – отбор танцовщиц в ночное шоу. Об этом я узнала в Интернете пару дней назад. Войдя внутрь теплого и уютного помещения, я спросила у огромного шкафообразного охранника, где проходит кастинг на шоу?

– Вы на 5 часов или на 6? – спросил он.

– Я на 5, – уверенно заявила я, про себя подумав: «Что тут, нон-стоп, что ли? И в 5, и в 6, видимо, народу много».

– Проходите в зал, там вам все объяснят.

Из зала доносились чистые магические звуки Enigma, и, почувствовав силу и мощную энергетику клуба, я, стиснув зубы, вошла в зал. У меня было странное желание находиться в тени, чтобы меня никто ни о чем не спрашивал и не «докапывался», но, минуточку, я куда пришла, мне еще крутиться вокруг шеста придется в одних, в попу врезающихся, трусиках. Так что, не будь дурой, выпусти воздух из груди и осмысли свой взгляд. Надо, чтобы люди почувствовали твою энергетику, иначе пропала. Карнеги говорил, что самовнушение, это – один из сильнейших способов прикормить других людей.

Увидев свободный стул, я присела, аккуратно разглядывая все и всех. Около 15–16 разных сортов девок сидели за столиками и ждали своей очереди на «отборный» танец. В принципе, все ничего. Чувствовала я себя уже уверенно, хотя танцевать «вот так» не умела.

Мне однозначно понравилось внутри зала: не очень большое пространство, уж точно не походившее на какой-нибудь культурно-развлекательный дом пионеров в далеком селе «Пердеевке». Тут все было роскошно, если дерево, то дуб, если сидения, то только из кожи. Они стояли вдоль зигзаго-бугристой сцены. Я чувствовала исходящий от темно-синей стены странный запах железа и стодолларовых купюр. Даже пол под ногами был аккуратно застелен отдававшим в синеву ковролином.

На сцене как-то очень смешно извивалась девушка с белыми умершими волосами. Сама-то танцевать не умею, но это было совсем позорно, и я невольно хихикнула. Некоторые сидевшие рядом девочки обернулись.

– Извините, – кокетливо сказала я, сделав вид, что не нарочно.

– Напомни еще раз, как тебя? – сказал уверенным и в то же время тихим голосом мужчина, стоявший возле шеста с девушкой. Это, наверно, был хореограф или какой-нибудь менеджер по танцовщицам, единственный мужчина в зале, не считая диджея, сидевшего наверху со своей аппаратурой.

– Марина, – ответила претендентка.

– Хорошо, Марина, давай сделаем так, ты сейчас будешь снимать всю одежду, которая на тебе есть. Нет-нет, давай не так, лучше просто один лифчик и все, но только постарайся сделать это ярче и сексуальней. ОК?

– Постараюсь, – неоднозначно выдавила она.

Под мягкую и известную Enigma она начала раздеваться, но, видимо, это было не совсем так, как хотел хореограф. Я одновременно смотрела на танец и на его реакцию и заметила, что он как-то быстро и мелко выдыхает воздух. Частично через левое плечо, непонятно, либо это его привычка, либо нервозное состояние. На вид ему было 37–40 лет, аккуратно выбрит, в какой-то черной бейсболке, сильно натянутой на лоб, большие безресничные глаза и узкие губы, невысокого роста, худощавый, в джинсах и сиреневом балахоне на молнии.

Кинув в очередной раз взгляд на девушку, я поняла, что она не пройдет. Танцуя и снимая лифчик так, как она, невозможно завести нормального мужчину, тем более ужасно висящий 1-й размер груди напомнил мне покойную Найду – любимую спаниельку, которую сбила машина два года назад. Я вспомнила, что Найда каждое утро прыгала ко мне на кровать, нежно целовала в щеку и устраивалась рядом, положив свою мордашку мне на подбородок – у нее это был утренний обряд.