Быстро переставляю ноги по сухому асфальту, усыпанному по краям опавшими желтыми листьями. Вперед почти не смотрю, поэтому, когда влетаю Шумакову в грудь, сначала даже не понимаю, что это он, спустя секунды только, когда чувствую запах его туалетной воды. В моем окружении ни от кого больше так не пахнет.
Мот обхватывает ладонями мои плечи, и я непроизвольно запрокидываю голову так, чтобы видеть его глаза.
— Ты меня теперь избегаешь? — прищуривается.
— Тороплюсь просто. Очень мало времени у меня.
— Понял.
Мот кивает, оглядывается по сторонам и, перехватив меня под локоть, тащит к своей машине. Она, кстати, тоже здесь. Припаркована прямо у нашего подъезда.
— Матвей, — вцепляюсь ему в предплечье, — остановись. Пожалуйста!
Мот замирает. Сталкиваемся взглядами.
— Если сбегаешь, то хотя бы бери трубки, — выдает холодно, но мне кажется, что я чувствую в его словах обиду.
— Ладно, — киваю. — Зачем ты…
— Я уезжаю через час.
— Приехал попрощаться? — заглядываю ему в глаза, и, если честно, такая тоска набрасывается адская.
Я ведь скучала по нему. Очень сильно скучала, как бы тупо себя сейчас ни вела…
— Нет. Сказать.
— Что сказать?
Матвей разворачивает меня к себе, обхватывает мои щеки ладонями, совершает рваный вдох, а на выдохе произносит:
— Я тебя люблю, Алён.
Мир взрывается яркими красками, а волнение зашкаливает. Что он только что сказал?
Он меня любит? Он влюблен?
Рассматриваю Матвея как какую-то диковинку. Не верю своим ушам и глазам. Может, он не реальный вообще?
Приоткрываю рот, чтобы ответить ему. Сказать что-то. Нужно что-то сказать. Но, как рыбка, шлепаю губами, не в состоянии даже звука издать.
Он правда любит или говорит все это лишь потому, что у нас будет ребенок? Что, если это уловка, чтобы я согласилась на его правила? Чтобы уехала с ним, чтобы слушалась, ведомая большим чувством?
Я словно подпрыгнула и зависла в воздухе. Земля под ногами не чувствуется, я будто парю над ней. Смотрим друг другу в глаза.
Мот передергивает плечами. Вижу, как играет желваками. Нервничает?
Тоже нервничает?
Это понимание обезоруживает. Хватаю ртом воздух и улыбаюсь как дурочка.
Не может человек, которому все равно, а слова пусты, так себя вести. Не может! Я в это не верю. Матвей, конечно, не самый честный парень, но все же не сволочь.
Облизываю губы, выдыхаю. Пульс частит. Сердечко вот-вот вырвется из груди, ей-богу.
— Ты… Ты правда? — бормочу, а Матвей сжимает мои ладони своими, прижимая их к груди.
Так мило это и тепло. На улице солнце, ветер стих, а я продрогла от волнения. Неловко переступаю с ноги на ногу, колени подкашиваются, тянет к земле, но Матвей ловко меня подхватывает.
— Я не говорил прямо, — хмурится. — Но сейчас, наверное, можно и важно. Ты мне важна. И нужна. Прости, что наезжал. У меня скотский характер, — ухмыляется.
— Когда ты понял? — шепчу. — Когда понял, что любишь?
Матвей опускает взгляд, смотрит на мои губы, и мне тут же хочется с ним поцеловаться. Это было всегда приятно. Бабочки в животе восторгались, а сейчас так вообще словят дикую эйфорию.
— Когда ты ушла. Весь этот месяц я думал о тебе. Злился. Очень. — Чуть крепче сжимает мои пальчики. — Но на себя больше. Сегодня тоже.
Шмыгаю носом. Ничего такого он вроде и не сказал, а у меня слезы наворачиваются. Чувствительность зашкаливает сейчас просто. Никогда не была такой вот плаксой, а теперь вечно глаза на мокром месте.
