Теперь он подумывал о расширении дела и найме ещё одного иждивенца. Он хотел купить гусей, но пока всё ещё не сторговался по цене с купцом, который привёз первую птицу. Купец хотел за пару молодых гусей три шекеля. Учитывая, что одна взрослая коза или овца стоила два шекеля, выходило дорого. Аттайя настаивал на цене один гусь с плотным оперением за один шекель – но внутренне был готов согласиться на условия купца. Он не торопился. Прежде ему было нужно построить для гусей отдельный загон, а это снова затраты, впрочем, теперь он мог себе это позволить.
5
Медленно проходил разговор между двумя «черноголовыми». Их речь текла, подобно водам Идиглата (река Тигр) и Буранун (река Евфрат), разливающимся в долине во время весеннего половодья. Потягивая через соломинку сладкое пиво, они говорили о предстоящем празднике Нового года – до его начала оставалось пятнадцать дней. Аттайа интересовался, правдивы ли слухи о прирученных по поручению царя Шульги медведях. Он слыхал, медведи с некоторых пор охраняли «Высокие ворота», удивляя и пугая путников, входящих в город Ур. Энкид об этом ничего не знал.
Слегка опьянев, раскрасневшийся Аттайа, укоризненно качая головой, горестно возмущался, рассказывая Энкиду, как одни бедные люди, погрязшие в долгах, продавали за бесценок своих детей в рабство. В последний раз, когда он был в Эль-Обейде, сам слышал на торговой площади цену за одного ребёнка – пятая часть гура или чуть более одного шекеля. Аттайя поздно женился и боги не дали ему сына, поэтому он подумывал купить и усыновить ребёнка. Он бы вырастил его настоящим мужчиной и наследником, а тот бы оказал ему должные почести после его смерти. Правда, с Энкидом он этими мыслями не поделился.
Плавно собеседники перешли к главной теме, интересовавшей Аттайю – верховой езде. Энкид рассказал о горцах с северной границы царства, владеющих этим умением. Как человек военный, Аттайа быстро оценил преимущества верховой езды, но при этом понял, что сам он уже вряд ли решится оседлать коня из-за своего погрузневшего тела и мучивших его в последнее время болей в суставах.
– Если всегда таскать на себе такой груз, лошадь может и обессилеть, – он с усмешкой похлопал себя по животу.
Энкид выпил три чаши пива и легонько накрыл свою чашу ладонью, показав, что он больше пить не будет. Хозяин с пониманием отнёсся к желанию гостя, но себе продолжал подливать любимого напитка. Пьянея, Аттайа становился всё разговорчивей. С ностальгией по богатой на военные походы молодости он начал вспоминать времена правления царя Ур-Намму – отца нынешнего богоподобного царя Шульги. При Ур-Намму Аттайа совсем ещё молодым парнем начал свою службу в армии в качестве простого лучника.
Аттайя слегка выпучил глаза и заговорил быстрее.
– Большинство своих шрамов я получил в то время. Мы были молодыми и бесшабашными. Мы не боялись смерти. Все солдаты боготворили Великого Ур-Намму. Я тоже видел его несколько раз, правда, издалека. Погиб он доблестно, но глупо. Царь был оставлен на поле боя своей же свитой, подобно разбитому кувшину, – горестно подытожил ставший красным от тепла очага и выпитого пива Аттайа. Он поджал губы, помолчав.
– Сын великого Ур-Намму, богоподобный Шульги-Син, укрепил дело отца. В первые годы правления царь Шульги занимался мирными делами и укреплял свою власть внутри царства. При нём во всём Шумере и Аккаде наступили времена тучных коров и богатых урожаев. Для нас, военных, время было спокойное и сытное. Я даже успел жениться, и жена родила мне дочь, – при упоминании дочери в его повлажневших на мгновение глазах появилась несвойственная воину нежность. Аттайа опустил взгляд, смахнул со стола перед собой невидимые крошки, грузно поднялся, опираясь двумя руками, подошёл, слегка хромая, к очагу и сосредоточенно разровнял горящие угли.
