Спи дальше, котяра. Не до тебя ему. Есть дело важнее. Он идёт хлестать царапучую малину. Жалко ей, видите ли, отдавать Лёшеньке сладкие тёмно-красные ягоды.
– Дейзись, маина! – грозит высоко поднятой вицей малец. – Я тебе показу куськину мать! Я тебя наказу!
И пусть одет аника-воин в дедову майку, что висит на нём, словно длинное платьишко на девчонке, а ноги утонули в бабушкиных галошах, он ещё покажет всем… ту самую мать Кузьки. Сурово сдвинутые брови и надутые щёки обещают скорую и неотвратимую кару воображаемому врагу.
При слове «наказание» рука парнишки сама собой тянется к левой половинке попы. Той, что сильнее болела от дедовой вицы. Вот скажите на милость, почему такая несправедливость? Шалили обе половинки одинаково, а наказали сильнее – левую!
И из-за чего наказали-то? Подумаешь, взял дедовы очки и пошёл разглядывать волосинки мочала в избушке-пристрое…
– Деда, зачем тебе очки?
– Я в них газету читаю, Лексей. Буковки махонькие, а очки их большими делают.
Через стекло и, правда, всё таким большим видится. Лёшка мочало к оконцу поднёс, к солнышку и через стекляшку очков волосинки его разглядывает. А оно возьми и задымись. И огонёк появился. Сначала малюсенький, а когда поел липовой коры – больше стал.
– Так ведь он и избушку слопает! – испугался Лёшка и кинулся к бабе с дедом.
Избушку он спас. Да и мочала сгорело всего ничего. Но дед всё равно выпорол. Несправедливо! Ведь это он виноват! Зачем про очки сказал?!
Малец стёр ладошкой слезу, выступившую от обидных воспоминаний, и пошаркал по тропинке к огороду.
Пружина калитки тугая, так и норовит огреть ею по спине. Было непросто, но он справился. Он же мужчина. Ему уже почти шесть.
– Дейзысь, маина, – издал Лешка воинственный клич, когда увидел знакомые кусты, и погрозил вицей. – Сяс наказу!
Бабушкины калоши издевательски цеплялись за ослянку и дикую ромашку и не давали свершить задуманное. Но всё рано или поздно заканчивается. Закончилась и тропинка. Вражина прямо перед ним.
Он уже замахнулся вицей, но другая рука-предательница потянулась за красным язычком – ягодой.
– Ты ессё и длазнисся! – сердитым ёжиком пыхтел Лёшка.
Обижался он мысленно, потому что рот оказался набит малиной.
Такое наказание пришлось Лёшке по душе. Ярких язычков на кусте становилось всё меньше. Ехидне скоро совсем нечем станет дразниться.
– Лексейка! – слышит он знакомый голос. – Куда запропал с утра пораньше, пострелёнок?!
Мальчонка с недетским вздохом суёт в рот последнюю ягоду и топает к бабуле, пока опять не попало.
– А тебя я завтла наказу, – оборачивается он к ехидной заразе. – Зди!
Подбирает вицу и шуршит калошами к калитке.
– До завтра! – вслед ему шелестит листьями куст от дуновения лёгкого ветерка. – Возвращайся. Я буду ждать!
Непокорная
Хатунцева Ирина
Она.
– Будешь стоять в углу всю ночь, раз упрямая такая. Нашлась тут, характерная. Я тебя научу, как с родителями разговаривать. Слишком много стала на себя брать! Скажи спасибо, что ремень в руки не взяла. Твоё мнение никто не спрашивал. Будешь делать так, как тебе говорят или из угла не выйдешь!
А ты чего молчишь, будто воды в рот набрал? Скажи доченьке пару ласковых, чтоб в голове её дурной просветлело!
Он.
Закурил. Вышел на балкон.
– Трудно с бабами. Каждая своё гнёт. Жене не перечу – надо в один голос родителями быть. Дочь жалко. Она старшая. Достаётся ей. Да и ничего плохого она не сделала. Просто мать устала. Вот под горячую руку девчонка и попала. Ничего. Спать скоро. Утихомирятся.
