Такси поворачивает на бывшую улицу Скотти. Мне кажется, что меня вжимает в заднее сиденье тяжестью, которой я никогда не ощущала прежде.
Когда я вижу их дом, мой страх становится слышен. Откуда-то из глубины моей глотки вырывается звук, который изумляет меня саму, и мне требуется вся сила воли, чтобы удержать слезы.
В этом доме прямо сейчас может быть Диэм.
Я сейчас пройду по двору, где она играет.
Я постучу в дверь, которую она открывала.
– Ровно двенадцать долларов, – говорит водитель.
Я вытаскиваю из кармана пятнадцать и говорю, что сдачи не надо. Мне кажется, будто я выплываю из этой машины, не чувствуя себя. Это такое странное ощущение, что я даже оборачиваюсь, чтобы убедиться, что не осталась на заднем сиденье.
Я думаю, не попросить ли водителя подождать, но это означало бы заранее признать поражение. Потом я придумаю, как попасть домой. Сейчас же я продолжаю цепляться за недостижимую мечту, что до того, как меня попросят уйти, пройдет несколько часов.
Как только я захлопываю дверцу, такси тут же уезжает, и я остаюсь стоять на другой стороне улицы, напротив их дома. На закатном небе все еще ярко светит солнце.
Я жалею, что не дождалась темноты. Я ощущаю себя открытой мишенью. Беззащитной перед тем, что может случиться со мной.
Мне хочется спрятаться.
Мне нужно еще время.
Я даже не репетировала, что я им скажу. Я постоянно думала об этом, но ничего не произносила вслух.
Дышать становится все труднее. Я кладу руки на затылок и делаю вдох и выдох, вдох и выдох.
Занавески в гостиной задернуты, так что меня, наверное, еще никто не увидел. Я присаживаюсь на бордюр и пытаюсь собраться перед тем, как пойти к дому. Такое чувство, что мысли рассыпаются передо мной, и мне нужно собрать их по одной и расположить в правильном порядке.
Извиниться.
Выразить свою благодарность.
Умолять их о милости.
Надо было бы лучше одеться. Я в джинсах и той же самой футболке, что и вчера. Это самая чистая моя одежда, но теперь, глядя на себя, мне хочется заплакать. Я не хочу впервые встретиться со своей дочерью в футболке цвета «Маунтин Дью». Как Патрик и Грейс могут отнестись ко мне всерьез, если я даже одеться прилично не могу?
Я не должна была мчаться сюда. Я должна была все обдумать заранее. Я начинаю паниковать.
Вот если бы у меня был друг.
– Николь?
Я поворачиваюсь на этот голос. И вытягиваю шею, пока не встречаюсь с Леджером взглядом. В обычных обстоятельствах я была бы удивлена, увидев его здесь, но я и так в потрясенном состоянии, и поэтому мой мыслительный процесс идет в направлении типа:
Ну конечно. Разумеется.
В том, как он смотрит на меня, чувствуется какая-то напряженность, и от этого по рукам бегут мурашки.
– Что ты тут делаешь? – спрашивает он.
Черт. Черт. Черт.
– Ничего. – Черт. Мои глаза непроизвольно стреляют на ту сторону улицы. Потом я смотрю Леджеру за спину, на дом, вероятно принадлежащий ему. Я вдруг вспоминаю, Скотти говорил, что Леджер жил напротив него. Какова вероятность, что он все еще живет здесь?
Я понятия не имею, что же делать. Я поднимаюсь. Кажется, на моих ногах висят гири. Я смотрю на Леджера, но он больше не смотрит на меня. Он смотрит через улицу, на бывший дом Скотти.
Он проводит рукой по подбородку, и на его лице появляется озабоченное выражение. Он спрашивает:
– Почему ты смотришь на этот дом? – Сам он глядит вниз, на землю, потом через улицу, а потом на солнце, а потом, когда я так и не отвечаю, снова переводит взгляд на меня – и это уже совершенно другой человек, не тот, которого я видела сегодня утром в магазине.
