Одно из первых упоминаний о жестокости церкви относится к XI веку, когда православию на Руси не исполнилось еще ста лет. Новгородского архиерея Луку, жившего тогда, летописец называет «звероядивым». «Сей мучитель, – говорит летописец, – резал головы и бороды, выжигал глаза, урезал язык, иных распинал и подвергал мучениям».
В XII веке «немилостивым мучителем» был владимирский епископ Федор. Он многих «еретиков» заключил в тюрьмы или казнил, а их имущество присвоил себе. Но после Федор сам был обвинен в еретичестве, и по приговору митрополичьего суда ему отрезали язык, отсекли правую руку и ослепили. Почти в то же время сожгли на костре некоего Мартина, который выступал против церковных злоупотреблений.
Татары, подчинившие себе Русь в тринадцатом веке, быстро поняли выгоды православия для собственной власти. По указу хана Менгу Темира, русским митрополитам было предоставлено право наказывать смертью за хулу на православную церковь и за нарушение церковных привилегий. В церковной истории любят вспоминать, как Сергий Радонежский благословил князя Дмитрия на Куликовскую битву, но о тесном сотрудничестве церкви с Ордой предпочитают молчать.
После освобождения от ордынского ига в России окончательно восторжествовала византийская идея о нерушимом союзе церкви и государства: Москва была объявлена «Третьим Римом». Все, что противоречило догматическому православию, беспощадно душилось. В новгородской земле накануне ее вхождения в Московское царство возникло мощное движение, в чем-то напоминающее европейскую Реформацию. Русские протестанты назывались «стригольниками» по особой стрижке, которую они носили. Они отвергали прежде всего тиранию православной церкви, выступали против накопления ею богатств; нельзя служить двум Богам одновременно: Богу и Мамоне, – сказано в Евангелии. Несмотря на это ясное недвусмысленное правило, церковь осудила стригольников как еретиков. Их учение прозвали «прямой затеей сатаны», а самих стригольников – «злокозненными хулителями церкви», «развратителями христианской веры». Новгородские епископы настояли на том, чтобы руководителей ереси – дьякона Никиту, ремесленника Карпа и других – утопили в реке Волхов. Затем казнили остальных участников движения в Новгороде и Пскове.
Уничтожение стригольников одобрил и московский митрополит Фотий. В своих посланиях он благодарил псковичей за расправу над еретиками и просил применять все средства для их уничтожения. По примеру западных инквизиторов, о деятельности которых в России хорошо знали, Фотий советовал казнить еретиков «без пролития крови», во имя «спасения души» казненных. Это означало смерть на костре: послушные псковичи последовали советам московского митрополита – они переловили и сожгли стригольников, еще остававшихся на свободе.
Чуть позже в Новгороде и Москве появилось новое движение, отрицающее православные догмы. Его сторонники требовали уничтожения церковного землевладения, выступали против церковной знати, осуждая ее стяжательство. Для борьбы с ересью был созван церковный собор, который отлучил от церкви и предал проклятию участников этого движения и потребовал от власти их смерти. Одним из ярых гонителей еретиков был новгородский архиепископ Геннадий, прозванный современниками «кровожадным устрашителем преступников против церкви». Невзирая на ненависть к католикам, Геннадий был в восторге от испанских инквизиторов, особенно от великого инквизитора Торквемады, который за пятнадцать лет сжег на кострах и предал различным наказаниям многие тысячи человек. Настаивая на казни русских еретиков, Геннадий писал московскому митрополиту Зосиме: «Смотри, франки по своей вере какую крепость держат! Сказывал мне при проезде через Новгород посол цесарский про испанского короля, как он свою землю очистил, и я с тех речей список тебе послал». Геннадий советовал митрополиту Зосиме поставить деятельность испанских инквизиторов в пример царю Ивану Третьему.
