– Девушка записывалась на диагностику, это моя работа.
Обогнув зависшего Саню, я устремляюсь в ремонтный ангар, где меня ждёт очередной важный пациент с раненым сердцем. И, как бывает всякий раз, меня охватывает восторг и гордость от понимания, что этот молчаливый больной доверяет исключительно моим рукам. Потому что я лучший хирург и способен воспламенить даже самый безнадёжный мотор. Для их владельцев это дорого, но того стоит.
– Ну, если что, там тебя ещё одна ожидает, в кафе пошла охладиться, – долетает мне вслед. – Эта посолиднее будет, глянь, на чём приехала.
– На сегодня у меня больше нет записи, – бросаю через плечо и спешу отгородить себя от ненужных комментариев тяжёлой дверью.
Машины гораздо ранимее людей, хотя и терпеливее последних. Сердечную травму этому красавцу американцу тоже нанёс человек. Я это непременно исправлю. Только жаль, что, в отличие от людей, машины не способны сопротивляться и их здоровье всецело зависит от хозяина.
– Ну что, больной, приступим?
Сейчас ему бы лучше ответить, чтобы не оставлять меня наедине со своими мыслями. Сейчас, когда память распахнула кладовку, в которой ненадёжные дверные петли оплавились под пронзительным взглядом маленькой ведьмы.
Но мой пациент, как и прежде, молчалив, а из кладовой уже раздаётся мамин голос... И перед мысленным взором всплывает картинка...
– Рома, сыночек, познакомься – это Ева.
Я едва удержался от смешка. Настолько хрупкая девичья фигурка диссонировала с её пронзительным злым взглядом. Рассерженный оленёнок. Знаю, что Тимур называл дочь Лали. Красиво – ей очень подходит.
– Евлалия! – рявкнула малышка, вскинув острый подбородок, и я всё же не смог сдержать улыбку.
– Очень приятно, Евлалия, а я Роман, – рискнул ей подмигнуть и добавил, – но можно просто Рома.
И отважный оленёнок смутился. На нежных щёчках девочки проступил лёгкий румянец, а длинные ресницы дрогнули и затрепетали. Лали… милая хорошенькая Лялька.
Тогда мне очень захотелось обнять эту ершистую бунтарку и погладить по тёмным шелковистым волосам.
Хотелось защитить... От кого только? Идиот!
Колючки этой маленькой хищницы оказались смертельно ядовитыми, но я долго не хотел в это верить. Не желал замечать её ненависти, направленной на мою мать. Списывал всё на подростковую ревность папиной дочки, был терпелив и всегда подчёркнуто говорил о маме с любовью. Я очень любил маму и мне казалось, что из уважения к моим чувствам Лялька непременно прислушается, увидит и, наконец, поймёт, что от этой доброй и мудрой женщины никогда не стоит ожидать зла. Я даже наивно верил, что Лялька тоже полюбит мою маму, ведь её невозможно было не любить.
Вода камень точит, и я был терпелив. Чувствовал, что девчонка не злая и ей надо лишь немного повзрослеть. А ещё я жалел её... Да – жалел! Господи, какой же я был дурак! Знал, что её родительница пустая профурсетка и надеялся, что моя мама сможет компенсировать малышке материнское внимание и тепло. Лялька казалась мне маленькой потерянной принцессой, которая, живя во дворце с толпой прислуги, остаётся очень одинокой.
С чего я вообще так решил? Возможно, потому что девчонка постоянно таскалась за мной, словно у неё не было ни подруг, ни своих интересов… Она готова была проводить со мной столько времени, сколько я мог ей отмерить, и я отмерял с лихвой. С Лялькой было интересно, она была очень неглупой девочкой, а ещё замечательной слушательницей. Она готова была слушать любой бред, что я мог вливать в её нежные ушки. Но я не бредил, я ценил её внимание и привязанность, и старался сеять разумное, доброе… И, как оказалось, бесполезное.
