Она резко вскочила на ноги и схватила телефон. Куда звонить? С чего начать? Вспомнила про бывшего одноклассника, который работал в полиции.
– Алло.
– Вань, привет, это Женя Калашникова, помнишь?
– Да, конечно, как ты?
– Нормально, я по делу. Мне нужна помощь.
– Что случилось?
– Я хочу найти одного человека. Знаю только ФИО и дату рождения. Можешь добыть адрес и телефон?
– Ну, вообще-то это противозаконно, я не имею права разглашать чужие персональные данные.
– С каких пор ты стал такой правильный?
– С тех пор, как у меня родился ребенок. Прости, Жень, правда, но я не могу тебе помочь.
– Ладно, забудь, пока, – она положила трубку и стиснула зубы.
«Тоже мне мужик, не имеет он права, все кругом и рядом так делают, принципиальный нашелся», – мысли скакали одна за другой в хаотичном ритме.
Идея найти отца стала медленно, но верно превращаться в навязчивую. И тут Женя вспомнила про коробку, которая хранилась в шкафу после смерти бабушки. Когда ее не стало, квартира досталась внучке. Вещи они с матерью отдали в церковь, чтобы монахини раздали бедным, а документы, фотографии и памятные мелочи были аккуратно сложены в крепкую картонную упаковку из-под мультиварки и спрятаны подальше, рука не поднималась их выбросить.
Она метнулась к шкафу и вынула на свет то, что искала. Пересматривая черно-белые карточки, удивилась, как же она похожа на маму в юности. Ей тут кажется шестнадцать. Такой же маленький носик, брови домиком, челка, аккуратные уши с продетыми в них золотыми колечками и улыбка, она уже забыла, как мама улыбается. Опять захотелось плакать, в глазах ядовито защипало.
«Когда же она превратилась из этой жизнерадостной девушки в черствую и вечно злую тетку? Кто ее сломал? Отец? Или я?».
Женя посмотрела на себя в зеркало шкафа. Всклокоченные волосы, синяки под глазами, рваная майка, заляпанная кофе, выпирающие ключицы, костлявые руки.
«А в кого превратилась тогда я? Даже слова не подобрать».
Ей стало настолько противно собственное отражение, что она отвернулась и пошла в ванную. Умылась, сделала аккуратный хвостик, надела чистую футболку и вернулась к семейному архиву.
Листая старую записную книжку, исписанную бабушкиным каллиграфическим почерком, наткнулась на городской номер со своей фамилией и непонятным кодом города. Проверила в интернете – Минск. Сердце бешено заколотилось. В свидетельстве о рождении был прописан он же.
«Не может быть, чтобы он до сих пор жил там. Так не бывает. Да и кто в наше время пользуется городскими телефонами? Наверняка давно отключили», – думала Женя, лихорадочно набирая цифры на смартфоне.
Длинные гудки. В горле пересохло.
– Алло.
– Алексей Юрьевич?
– Да, а Вы кто?
– Евгения Алексеевна. Калашникова.
На том конце трубки повисла напряженная тишина. Казалось, что человека, держащего в руке телефон за тысячу километров от города N, контузило. Оглушило. Отбросило взрывной волной почти на три десятилетия назад.
– Женя?
– Да, это я, твоя дочь.
– Как ты меня нашла? – голос дрожал, как у ребенка, готового вот-вот заплакать.
– У бабушки был записан телефон. Позвонила наудачу. Оказывается ты никуда не переехал за эти годы.
– Как она?
– Умерла.
– Мне очень жаль, правда. А мама? С ней все в порядке?
– Да.
– Хорошо. Давай я тебе перезвоню утром, на работу нужно бежать, в ночную смену сегодня, скажи свой номер, завтра наберу.
Когда на экране высветилась надпись «вызов завершен», Женя попыталась осознать произошедшее. Столько лет она представляла этот разговор. Думала, что он будет извиняться, корить себя, молить о встрече, а тут вдруг «перезвоню». Казалось, что ей вскрыли грудную клетку, сделав длинный разрез скальпелем ровно посередине, распилили ребра, раздвинули их, харкнули в самую глубь, куда-то между сердцем и легкими, а потом закрыли все это безобразие, небрежно скрепив степлером. Живи теперь как хочешь с этим. Или не живи, выбор за тобой.
