Я зажмурила глаза.
– Ты знаешь, о чем просишь?
Мало того, что мне нужно было идти в церковь с Николасом, так еще и мы вместе должны теперь заботиться о том, чтобы все шло по плану. Мы не только должны встретиться на церемонии, но и на всех репетициях.
Я не осознавала этого, потому что думала, что Дженна уже выбрала свою посаженную мать, думала, что буду видеть Ника на расстоянии… Да, мы были бы в одном помещении, но нам не пришлось бы взаимодействовать друг с другом; теперь же мы будем рядом на протяжении всей церемонии, включая последующий ужин.
Дженна взяла меня за руки и посмотрела в глаза.
– Это всего на несколько дней, Ноа, – сказала она, пытаясь передать мне спокойствие, которое я даже не была настроена почувствовать. – Вы перевернули страницу, прошли месяцы… все будет хорошо, вот увидишь.
«Вы перевернули страницу…»
Пока что только один из нас это сделал; а я, наоборот, хваталась за воздух, который вдыхала, время от времени выбираясь на поверхность.
Я посмотрел на часы, которые стояли на столе в моем кабинете. Было четыре часа ночи, но я не мог сомкнуть глаз. Я не переставал думать о том, что произойдет через несколько дней. Черт… я должен был увидеть ее снова.
Я прищурился, разглядывая приглашение на свадьбу. В этом мире не было ничего, что я ненавидел сейчас больше, чем глупую церемонию, в которой два человека клянутся друг другу в вечной любви.
Я согласился быть посаженным отцом, потому что не был настолько мудаком, чтобы отказать, зная, что у Лайона нет отца, а его брат Лука – бывший заключенный, который даже не знает, впустят ли его в церковь. Но по мере приближения этого дня мне становилось все хуже, я все больше нервничал.
Я не хотел ее видеть… даже разговаривал об этом с Дженной, пытался поставить ее между молотом и наковальней, чтобы она выбрала одного из нас, но Лайон чуть не избил меня за то, что я поставил Дженну в такое положение.
Я придумал тысячу и одну отговорку, чтобы мне не пришлось присутствовать, но ни одна из них не могла оправдать то, каким же ублюдком я бы стал, бросив двух лучших друзей.
Я встал с кресла и подошел к панорамному окну, из которого открывался потрясающий вид на Нью-Йорк. Стоя на 62-м этаже, я чувствовал себя так далеко от всех… Так далеко, что ледяной холод полностью пробрал меня. Этот холод – я. Я айсберг.
Последние десять месяцев были кошмаром, я побывал в аду, сгорел и восстал из пепла, став кем-то совершенно другим.
Исчезли улыбки, исчезли мечты, исчезло чувство чего-то большего, чем просто плотское влечение. Стоя здесь, вдали от всего мира, я стал своей собственной тюрьмой, только своей, ничьей другой.
За спиной послышались шаги, а затем меня обхватили руки. Я даже не испугался, я больше ничего не чувствовал, я просто существовал.
– Почему бы тебе не вернуться в постель? – спросила девушка, с которой я познакомился всего несколько часов назад в одном из лучших ресторанов города.
Моя жизнь теперь сводилась к одному – работе. Я работал, зарабатывая все больше денег и не давал себе права на отдых.
Прошло всего два месяца с юбилея «Лейстер Энтерпрайзис», когда мой дед Эндрю решил, что устал от этого мира и хочет покинуть его. Когда мне позвонили, сообщив о его кончине, я наконец позволил себе сломаться. Именно в тот момент, когда у меня отняли еще одного человека, которого я любил, я понял, что жизнь – полное дерьмо: ты отдаешь свое сердце людям, доверяешь часть себя, а потом обнаруживаешь, что они не только не заботятся о нем, как ты надеялся, но и сжимают его до крови. А люди, которые действительно любили тебя, люди, которые с момента, как ты родился, тебя защищали, однажды решают покинуть этот мир, даже не предупредив, уходят без следа, а ты остаешься один, даже не понимая что случилось, задаваясь вопросом, почему им пришлось уйти…
