– Играй что хочешь, пока дама не пришла… – Дризу вдруг подумалось о том, что будет, если в самый интересный момент вдруг откуда ни возьмись появится Хозяйка.
Лирник вновь провел пальцами по струнам, робкий перезвон превратился в мелодию, нежную и суровую. Потом он запел своим чистым и сильным голосом, который скорее мог принадлежать юноше, чем старику:
Над долиной Лейнора плывет половина луны,
Словно пленники ночи, плывем мы в серебряном свете,
Мы ушли из зимы в бесконечное нежное лето,
Мы сквозь грохот сражений услышали зов тишины…
Это была древняя песня, которую сложили задолго до Великого Похода, песня о блаженной долине Лейнора, которая принимает души умерших и дарует им новую, лучшую жизнь, но только тем, кто при жизни не преступил Предела, после которого – только остаток жизни и вечная Тьма.
Не успела песня докатиться до середины, как лорд почувствовал смутное беспокойство, чувство Предела, давно оставленного позади. Он рванулся вперед отравленной стрелой, и его лицо застыло перед лицом лирника. А руки его, словно кузнечные клещи, вцепились в лиру, разламывая ее в щепы. А Эол продолжал петь, пока его лира не превратилась в груду щепы, а потом встал и пошел умирать… Лира давалась лирнику его учителем одна на всю жизнь, и если умирала лира, умирал и лирник. Дриз прекрасно знал об этом, и то, что он сделал, было казнью, самой изощренной из всех, которые он когда-либо придумал.
Когда дверь распахнулась, пропуская сгорбленную фигуру Эола, навстречу ему двигался секретарь лорда, держа за локоть смертельно напуганную Негу. Он втолкнул ее в опочивальню и захлопнул за ней дверь. Лорд сидел на корточках, молча ковыряя ногтями останки лиры, а она стояла, прижавшись спиной к двери, и каждое новое мгновение казалось ей страшнее предыдущего. В конце концов Дриз поднялся, подошел к Неге и, легонько потрепав ее за побледневшую щеку, сказал:
– Завтра придешь. В это же время. Сама. – Он сунул ей в руки щепки и обрывки струн – всё, что осталось от лиры. – А это где-нибудь по дороге выброси.
Он распахнул дверь, и молодая женщина в ужасе, пятясь, покинула опочивальню и, не смея повернуться, двинулась по коридору, пока не натолкнулась на Соула, стоявшего в трех локтях от входа в ожидании приказаний. Нега взвизгнула от неожиданности, и собственный крик вывел ее из оцепенения, и она побежала, стремясь оказаться как можно дальше от апартаментов лорда, прижимая к груди обломки лиры…
Стражник в ночном дозоре может верить на слово лишь своему начальнику, своему лорду и себе самому.
Из «Наставления ночной страже Холм-Дола»
Первая ночь, пока они двигались по землям Холм-Гота, прошла спокойно, если не считать криков ночных птиц, хрюканья вепрей и воя волков, которые первое время беспокоили Элла Гордога, впервые в жизни попавшего в столь огромные дремучие леса. Утром они сделали недолгий привал. Донат и Торн, так звали Служителей, сопровождавших эллора, развели костер, почему-то предпочитая сжигать не жаркий дуб, а дымную осину. Они согрелись и высушили одежду, на которую выпала обильная холодная роса. Спутники Элла оказались людьми скупыми на слова и даже движения, не позволяя себе ни слов, ни жестов, не вызванных необходимостью. При дворе королевы Элис было немало людей, которые за немногословностью скрывали свою глупость, а показной степенностью – неловкость, но вскоре Элл убедился, что Служители скромничают по каким-то другим причинам. Перед тем, как сесть на коней и продолжить путь, они обнажили мечи и, пока не погас костер, упражнялись в фехтовании, отрабатывая выпады, и каждое движение выдавало в них опытных бойцов.
