Когда я стал немного реже посещать больницу, все равно приходилось состоять на учете у врачей и сдавать контрольные анализы. Моя детская инвалидность полностью себя оправдала моим внутренним состоянием души, хоть я и старался жить обычной для подростка жизнью. Встречался с девушками, проводил время с друзьями – в периоды, когда мне не приходилось находиться на диспансере. О физических нагрузках не было и речи. У меня даже было освобождения от урока физкультуры в школе. В то время даже мысли не было идти в какой-либо спорт секцию, ибо из-за постоянных внушений врачами я списал себя со всех возможных счетов. «Щадящий режим», никаких нагрузок, никакой прежней жизни. Ментально я и правда чувствовал себя больным, но не ощущал этого. Конечно, в моменты болезненных схваток в области печени все вставало на свои места. Это было невозможно терпеть и приходилось прибегать к очередному курсу лечения.
На этом фоне я чувствовал себя слабым, неполноценным подростком. И эта неполноценность отражалась на моем духе. Все больше избегал каких-либо конфликтов, всячески не ввязывался в драки, которые происходили почти каждый день. Не мог отстоять свои интересы там, где была необходима банальная грубая сила. Меня били во дворе, били в школе. Мое мнение не воспринималось всерьез.
Это был самый разгар 90-х, когда преобладающее большинство парней старались походить на образы криминальных авторитетов, нередко решая вопросы с противниками в драках на улице. Я же всего этого попросту боялся. У меня не было ни характера, ни навыков, ни попросту правильно подобранных слов, которыми я бы мог парировать людям с преобладающим криминальным уличным жаргоном. Просто находился в стороне от всего этого и наблюдал, как мои сверстники зарабатывают уважение, в очередной раз сумев постоять за себя в очередной драке. Тихо завидовал тем, кого слушались на улице другие и сверстникам которые пытались быть похожими на них, принимая их авторитет. За ними без промедления шли другие, в прямом смысле этого слова. Я же был «белой вороной».
Речь пойдет об одном очень важном человеке для меня – Вове Никотине (Жижикин Владимир Геннадьевич).
В один из очередных дней после школы, когда я проводил время в одиночестве на лавочке у подъезда дома, внезапно ко мне подошел мужчина с велосипедом. Он спросил, как меня зовут. С виду это был худощавый, ростом 160 см от силы, нос «картошкой», со сросшимися бровями, походивший на выходца из Кавказа, 30-35-летний мужчина. Но со всеми его не впечатляющими габаритами, голос и манера разговора у него были очень властные и уверенные. Представившись, я больше ничего не отвечал, ибо тупо испугался.
Кавказские ребята в стремительных темпах завоевывали авторитет в криминальной среде нашего города. Но он вовсе не являлся им. Просто был похож, что ли. На его просьбу спрятать велосипед мне ничего не оставалось, как невнятно согласиться, поскольку его слова звучали как-то особенно настойчиво и завораживающе.
Взяв велосипед, я тут же двинулся к подвалу нашей «пятиэтажки», поставить вверенное мне имущество в кладовке, принадлежавшей нашей семье. Выйдя обратно на улицу, мужчины уже не увидел. Мне стало дико интересно, кто же это такой, и я побрел по району, выглядывая его. На самом краю последних домов нашего двора на лавочке я увидел движение среди группы людей. А когда подошел поближе, узнал стоящего рядом со скамейкой того самого мужчину. Да какой он мужчина? Со своим телосложением он выглядел как мелкий пацан.
