– Палаша, все же надо бежать за повитухой. – В какой-то момент придя в себя, я услышала громкий разговор лесника и горничной у двери. Мужик продолжал обеспокоенно: – А если она помрет? Или разродиться не сможет и дите помрет? Нам же потом граф голову снесет! Точно до смерти запорет.
Я сглотнула, в горле пересохло. О каком графе они говорили? О моем муже или отце? Или же это просто был какой-то граф – хозяин этих земель? Мне хотелось знать, но жуткая боль затмила все разумные мысли, и я хрипло застонала.
Не зная, сколько еще будут продолжаться мои мучения, я в бреду молилась только об одном, чтобы поскорее разродиться.
– Да все хорошо будет, – расслышала я ответ Палаши из-за двери. – Сейчас ночь, куда ты пойдешь, Прохор Фомич? По ночам и зверье лесное бродит. Раздерут тебя.
– Все же я побегу в деревню, – возразил ей мужик, и его голос стал отдаляться, видимо, он пошел в горницу. – Возьму ружье. Как она надрывается, сердешная, жалко ее. Надо ей повитуху вести, Палашка.
Даже в своем невменяемом состоянии я подумала о том, до чего добрый мужик этот лесник. А может, он просто боялся гнева некоего графа? Который мог их лишить жизни.
Чувствуя, как язык от сухости опух, я начала громко звать горничную, чтобы принесла мне попить.
– Палаша! – выдала я и сама поразилась, как слаб мой голос.
Вдруг окно спальни затряслось от громкого стука. Вздрогнув от неожиданности, я невольно уставилась взором в окно, в которое тарабанили уже со всей силы. В следующий миг створка распахнулась, и в проеме показалось лицо и плечи женщины в темном одеянии и платке на голове.
– Прохор Фомич! – завопила темноволосая незнакомка. – Пусти переночевать!
Увидев на кровати меня, она невольно замолчала и удивленно уставилась, явно не ожидая увидеть рожающую женщину в доме лесника. По ее лицу стекали струи воды, а волосы висели мокрыми паклями у висков.
Тут же, услышав ее крики, в спальню ворвался лесник. Он быстро прикрыл глаза ладонью и заверещал:
– Извиняйте меня, барыня. Я не смотрю! – Он торопливо приблизился к окну, где стояла снаружи нежданная гостья. – Марья Лукинична?! Ты чего здесь?!
– Пусти в дом, Прохор! – взмолилась она. – У тебя дверь на замке!
– Сейчас отопру, – кивнул мужик и проворно вышел прочь, чуть прикрыв дверь.
Приход женщины немного отвлек меня от боли. Я слышала в приоткрытую дверь, как лесник спросил ее, как она очутилась ночью около его жилища.
– За грибами пошла да заблудилась. Едва из чащи вышла. И прямо к твоей избе.
– Это Бог тебя послал! – заявил мужик. – У меня барыня наша! Рожает она, я уж бежать в деревню за бабкой Зинаидой хотел! А ты тут как раз и пришла на удачу.
– Так та девка в спальне – Любовь Лексеевна? – удивилась женщина. – Я подумала, то женка твоя.
– Какая женка, Марья? Мне уж пятый десяток идет! Они с Палашкой тоже заблудились, как и ты, а у нее дитятко надумало выйти. Мучается бедная. Ты давай быстро руки мой, и к ней ступай.
Далее я не услышала, что они говорят, так как очередной приступ боли лишил меня понимания реальности. Я закричала, потом хрипло застонала, кусая до крови губы. Казалось, что все внутренности разрывает на части.
Когда чуть очухалась, увидела, что рядом с кроватью стоят Палаша и та самая черноволосая женщина.
– Барыня, это Марья, она повитуха, в самой дальней деревеньке живет, – объяснила мне горничная.
– Доброго здоровьица вам, барыня, – сказала приветливо женщина, заискивающе улыбаясь. – Я помогу вам разродиться.
