Павел сжал и разжал кулаки. Заходить в магазин не хотелось, но и топтаться тут тоже.
Он вынул “Звездочку”, с трудом открутил крышку. Мазь внутри была нежно-зеленого цвета и пахла свежескошенной травой.
“Ну давай, – ожил внутренний голос. – Давай, смажь веки и ощути себя полным дебилом, который бредит и верит в свой бред!”
– Заткнись, – посоветовал Павел вслух и подхватив зеленоватый мазок на кончик пальца, закрыл глаза и дотронулся до век.
Ничего, кроме легкого пощипывания и прохлады. Павел открыл глаза и увидел обычную поселковую улицу. Никаких бесов, которые лезли бы к нему из-за заборов.
В окне “Десяточки” мелькнул чей-то силуэт, и Павел поднялся по ступенькам и потянул на себя дверь.
Внутри было тускло, словно кто-то повернул невидимый рычажок, и все краски подернуло пылью. Монотонно гудели лампы дневного света, не разгоняя сумрака, покачивалась лента от мух с прилипшими черными трупиками насекомых. На полках теснились банки, бутылки, пакеты; часть магазина была продовольственной, часть отвели под одежду и бытовую химию.
Там, возле большой вешалки с разноцветными детскими одежками, Павел и увидел Лену.
Настоящую.
Когда-то она надела желтую футболку и джинсовые бриджи – сейчас они просвечивали через паутину, которая опутывала девичье тело, и их, наверно, было уже не снять. Лена шевельнулась, поднимаясь навстречу Павлу, и он увидел, как дрогнули паутинные нити, словно пытались остановить ее.
– Привет, – прошелестел неузнаваемый голос, не живой и не мертвый. Лена никогда не говорила так – словно ветер поднялся со дна оврага, подхватил высохшую листву. – А мне сказали, что ты приехал.
Павел куснул костяшку указательного пальца – сильно, до крови, чтобы очнуться от боли. Нет, страшный сон не оборвался – Лена, которой не давали ни жить, ни умирать, по-прежнему смотрела на него тусклыми серыми глазами: где-то там, в глубине, девчонка с неровно подстриженными волосами, бежала по берегу местной речушки и кричала “Догоняй!”
Понимает ли она, что происходит? Осознает ли, что наполовину умерла?
Можно ли ей еще помочь?
– Привет, Лен, – откликнулся Павел, чувствуя, как все внутри покрывается ледяной коркой от страха. Искаженный Андрюха не так напугал его, как Лена в паутине. – Да, приехал. Я тебе помогу.
Серые губы девушки дрогнули, расползаясь в улыбке.
– Лучше уезжай, Паш, – послышался едва различимый шепот. – Он тебе все равно никому не даст помочь. Уезжай поскорее, пока еще можешь.
– Кто? – спросил Павел тоже шепотом. Вытащил нож из-за пояса, шагнул к Лене – срезать с нее эту дрянь, чистое железо должно справиться. Мысль об этом словно поднялась из глубины вод, мысль была одновременно его и чужой.
Болотная муть Лениных глаз прояснилась – чуть-чуть, едва заметно.
– Андрюха? – спросил Павел.
– Что ты, он так. Такая же муха в паутине, как я.
“Утром я побросал вещи в рюкзак, вышел из общаги и пошел на вокзал, – подумал Павел. – А сейчас вижу девочку из своего детства, укутанную паутиной. Это…”
Он не успел додумать и так и не понял, откуда на него вывалился Андрюха. Загремели, падая, щетки и ведра; Павел и Андрюха свалились на пол, покатились, расшвыривая по полу немудреный товар “Десяточки”.
То ли два удара во дворе оказались настолько тяжелыми, то ли Андрюха ослаб по какой-то другой причине, но сейчас Павел видел, что бывший поселковый хулиган буквально разваливается на части. Его посеревшее лицо оплывало, теряя черты, рот раззявился, роняя пеньки зубов, кожа трескалась на щеках и пальцах, которые тянулись к горлу. Смрад стоял такой, что в глазах темнело.
