– Да как не видеть, видел. Он с "Быстрой Бертой" ушёл. Аська, ты чего? Ася?
Я уже не слышала дядь Захара, неслась домой во весь опор.
– Папа! Папка! – закричала с порога, давясь слезами. И только потом увидела, что в горнице полно народу.
Отец хмурый сидел за столом, все обернулись ко мне. Первыми кого увидела – Стат и Васька, которого отмыли, в рубаху праздничную одели.
– На ловца и зверь бежит. Вот и Настасья, невестушка наша, – заговорил ласково Стат.
"Чего?" – пронеслось в душе.
– Нет, папа, нет, не отдавай меня им, угробят, как мамку Васькину! – я ещё пуще разрыдалась и не видела, как побелел Стат.
– А правда ли, Настасья, что мил тебе Василь и целоваться ему слово дала? – отец спросил, не глядя на меня.
– Да не собиралась я с ним целоваться! Отбрехаться хотела, сказала – потом, чтоб отпустил, окаянный!
– Так, значит, слово было? – поддержал Стат, соседки-сватьи загомонили.
– Да не обещала я ничего! Он грязный и вонючий был, как он может мне мил быть? У него слюни всегда текут и сопли по колено, кто с ним в здравом уме целоваться станет? – я негодовала, соседки шептались.
– Ты и будешь! Слово есть слово! – улыбался Стат.
– Значит, так, – отец тяжело опёрся о дубовую столешницу и встал из-за стола. – Сватать Настасью рано, сватьи – подтвердите.
Кумушки закивали как куклы тряпичные под тяжёлым взглядом отца.
– А раз слово дала – сдержит, – продолжил он.
Стат ощерился половиной рта, потирая ладони. Конечно, ведь поцелуй прилюдно, при свахах и родителях – означает сватовство и меня можно забрать в свой дом. А там кто знает, что они со мной сделают за закрытыми дверями вдвоём? Потом выдадут родителям синее тело, скажут: сама убилась, открытого погреба не увидела.
Меня от ужаса как кипятком обдало.
– Нет! Нет-нет-нет-нет! Ни за что! – я собиралась удрать, меня схватили под руки соседушки.
– Оставьте её, – отец вступился. – Обещание было дано в сгустившихся сумерках, наедине, и не названа дата. Да будет так: в сумерках, наедине, и когда Настасья соизволит. Всё.
Улыбка медленно сползла с лица Стата.
– Что значит – когда Настасья соизволит? Может, она соизволит, когда вдовой с десятью довесками будет?
– Значит – так тому и быть, – отец стукнул по столу ладонью. Али несправедливо, сватьи?
– Справедливо, Тит, справедливо, – зашептали они.
– Да вы что, старые дуры, я вам за что по десять злотых отвалил? – разозлился Стат.
Сватьи выскочили из горницы и понеслись на улицу.
– Несправедливо, Тит, девчонка слово дала, будучи незамужней, так и целовать должна незамужней.
– Папка, так мы девочку забираем, нет? Целовать её хочу и потом за косы, как ты мамку, по полу таскать!
– Пошли отсюдова! – Стат ткнул Ваську в спину. – Испортил всё.
– А вы, – он указал пальцем на отца, потом на меня, – ещё пожалеете! И ты, Варвара, – он повысил голос, чтобы слышала мать за дверями горницы, – вспомнишь, кому слезами обязана, когда у моих ног рыдать будешь.
– Пшёл вон, – гаркнул отец, указав гостям на дверь.
Как только за Статом и Васькой закрылась дверь, отец тяжело осел в кресло.
И тут я увидела, что у отца впервые дрожат руки.
– Да что ж за день сегодня такой? – тихо молвил он маме, потирая переносицу. – У Ставра больше юфти нет, а у меня злотых, чтобы закупать у обозов, да и невыгодно это. "Немой" не вернулся, их сапоги продать пока не могу, две луны не прошло, а деньги вложены. "Марелла" тоже опаздывает. У "Быстрой Берты" предоплату не взял, побоялся. Ещё и эти, – он указал на дверь, – сваты на мою голову. Ась, а Вик-то где?
