Гнездились в густоте берез,
И между двух заснувших звёзд
Шёл к лесу путь, широк и чёрен.
В лесу кустарник тихо спал,
Укрытый воздухом лохматым,
И ствол стволу казался братом
И из тумана брата звал.
Жарко. Безвкусный закат бьется в деревянные жалюзи. А у меня март, молитвенная весна деревни Боброво. Кажется, это первое стихотворение, написанное осознанно.
В тридцать с небольшим я обнаружила, что могу долго, не замечая времени, заниматься словами. В детстве я также на много часов ныряла в математические задачи, и не представляла себе, что есть что-то другое, такое же увлекательное, как математика.
И слова, и математика требуют погружения, но по сравнению с математикой литература почти на поверхности (это, конечно, только для меня). Итак, я вынырнула, занялась словами, лишь бы свободного времени было побольше, и математика с тех пор меня не интересовала. Хотелось уйти с работы, но не хватало смелости, и не могла маму «убить», как она это называла.
В моих стихах хотелось бы обойтись без романтизма, так, чтоб стихи выражали последнюю правду – я ведь математик, но переломить себя через коленку – распрощаться с жизнью. Поросенок должен визжать по-поросячьи.
На мой взгляд, сознание наше так мизерно, что затуманивать его нечестно. Оно и так, шаг в сторону – рождает чудищ. Доступная нам ясность сознания, это лучшее достижение человечества, а мистика – это уход из ясного сознания в туман неопределенности, и уход этот врачует травму, нанесенную ясностью.
Травмирующая ясность – оксюморон? И всё же, живешь, живешь – и вдруг, о ужас, видишь, что все вокруг другие, не такие, как ты думала. Что делать? Как что? Напустить себе в голову мистики в обертке романтизма. Вот тебе и жизнь без травматизма.
А на нашей кафедре мне подарок. Я – полноправный член кафедры.
Ура! Наконец-то. Москва лаборанта в подарок на кафедру шлет.
Славный Славик теперь за столом восседает. Каждой бумажке свой уголок нашел и запомнил, воздал треугольнику почести – это работа. В школу вожатым пошел, так он исполнил завет руководства – каждый общественным делом обязан сиять. Я, например, просияла хористкой. Но Славику мало. Футболистом прослыл в команде быков или тигров, словом, самой великой в округе. Всё? Но кто же, но кто же Игорю, математику из Сибири, выдал, невидимый, пару рогов.
С жизнью каждый справляется, как может.
Славика поселили в квартиру «холостяков». Их трое: Алик, наш Славик и Вася. Из троицы, с точки зрения ясности сознания, на последнем месте Вася. Какая уж тут ясность, если он интеллигент.
Вася спокоен. В Союзе живет любимая жена, да хоть бы и не любимая – интеллигент не бывает заряжен сексом, как кассетная бомба травмирующими шариками. С ним можно разговаривать, но как настоящий интеллектуал, он не следит за своей внешностью, и ест в больших количествах полезные лук и чеснок. Хорошо бы с ним беседовать через защитный экранчик. Васе, единственному, я читала свои стихи. Несколько дней он думал и выдал информацию: «Твои стихи никто читать не будет, потому что они слишком субъективны». Хорошо. Встретившись случайно с Васей, мы улыбаемся, шутим и часто смеемся. Так что Вася, пусть с недостатками, – свой.
Славик – такой гуттаперчевый, ласковый котик. Мне с ним хорошо. С точки зрения сознания? Сознание без знания – удобная вещь. Во-первых, ничего лишнего. Во-вторых, нет у тебя врагов, потому что всех ты понимаешь, и все тебя понимают. Славик поладит с любым крокодилом. Славик в пещеру циклопа войдет… и выйдет спокойно.
