– Не знаю я таких владельцев! Ты со мной не шути! Я ведь и шугануть могу так, что мало не покажется! – не сдавал позиции сторож.
– Вы не поняли!
– Нет, это ты не понял. Убирай свою таратайку и проваливай в город! Я враньё за версту чую! Никуда мы съезжать не будем, земля не продаётся! У нас здесь считай крепостное право. Мы за энтой землёй закреплены.
– Крепостное право отменили в 1861 году, – зря вставил папа, – да дело не в этом. Подождите, я объяснить хочу, – пытался растолковать Петр Сергеевич.
– Себе объясни, – не унимался старик, – ничего мы продавать не будем! Сад стоял, сад стоит, сад будет стоять! Я сейчас собаку спущу!
Из машины вышла мама:
– Дедушка, здравствуйте! Что же вы новых товарищей своих не пускаете? Мы новые участники садового товарищества, приехали знакомиться, а вы «лопату», «собаку», ещё и ругаетесь. У нас дети в машине.
Старик опустил «ствол» лопаты и присел, чтобы разглядеть пассажиров. Маша и Костя натянули на лицо улыбки и помахали сторожу руками. Дедушка вытащил из кармана очки, похожие на две большие лупы, надел их и поморгал увеличенными глазами.
– А что же вы молчите, когда вас добрые люди спрашивают?! Какой участок?
– Двадцать пятый, – хором ответили родители.
– Ну, так и проезжайте, чего зря народ баламутить?! – сторож стал открывать ворота, – Понаедут и молчат, я что – рентген всех понимать и просвечивать?!
Машина наконец-то въехала на территорию «Весны» и двинулась вперед в поисках двадцать пятого участка.
Участок был большой, но полный масштаб мешали оценить высокие заросли сорняка.
– Ничего, – ничуть не удивился папа и полез в багажник, – мы сейчас быстро расчистим тропинку.
Показалась длинная рукоять газонокосилки и через минуту вся семья уже продвигалась вглубь участка, там, где виднелась тёмная крыша деревянного дома. Минут через пятнадцать дом предстал перед Архиповыми в полной своей красе: потемневшие брёвна, облезлые с облупившейся краской наличники на окнах, а сами окна изнутри были заклеены не то старыми газетами, не то старыми обоями. Большое крыльцо и терраса уныло приветствовали гостей скрипом на разные лады. Дом на два этажа с чердаком казался серым и грустным, а плющ, тянувшийся до самого конька крыши, прочно обвивал и душил здание в своих объятиях.
Первой нарушила молчание мама:
– Ну, с приездом.
– М-да, – протянул Костя.
– Давайте попробуем войти, – предложил папа.
– Ты первый, – пискнула Маша и спряталась за мамой.
Пётр Сергеевич достал ключи и поднялся по певучим ступеням. Дверь поддалась не сразу, но всё-таки была отворена, семья Архиповых попала в темноту.
– Костя, а ну, посвети, – попросил папа и прошёл вперёд, широко водя руками перед собой.
Костя достал фонарик, прицепленный на карабин к джинсам, и направил луч света на папу.
– Подождите, я сейчас, – сказала мама и попыталась отцепить от себя Машу, которая крепко за неё держалась.
– Постой тут, держись за Костю.
– Вот ещё! – фыркнула Маша
– Уэээээ! – Костя подсветил своё лицо снизу, изобразив страшную гримасу.
– А-а-а! – закричала от испуга Маша.
Папа, оставшийся без света, тут же на что-то налетел и с грохотом рухнул на деревянный пол. Всё стихло.
Мама оторвала от ближнего окна газету, и в доме стало светлее. С каждым освобождённым окном становилась понятнее обстановка, показывались детали убранства дома. По центру гостиной стоял круглый стол с битыми чашками и старыми книгами. Грязный самовар возвышался над всем этим великолепием. В одной комнате несколько кроватей, стулья в чехлах, на стенах иллюстрации из детских сказок, акварели с видами закатов и полей. Небольшая кухня с беленной печкой, устланная поеденными молью половиками, была вся заставлена старой и ржавой посудой, а груда чугунных котелков красовалась как неприступная гора в углу за печкой. В другой комнате стоял старый деревянный комод, тахта, заваленная сеном и буфет с резными дверцами.
