Настоящая справедливость. Квакеры-миротворцы и становление мира - страница 9

По сути своей, подобный процесс является базисом в высшей степени материалистической философии (я не хочу называть ее материализмом, поскольку данный термин обладает в философии вполне конкретным значением). Этот способ мышления я так часто наблюдал в обществах, весьма различных при этом по культуре, что он кажется мне почти вездесущим. Более того, все мы в той или иной степени разделяем его, хотя квакеры в совокупности, пожалуй, все же меньше, чем большинство. И, конечно же, члены определенных христианских конфессий могут признавать такой подход совершенно обоснованным.

Из веры в основополагающее несовершенство человеческой природы, а также в реальность и важность материального мира, что предоставляет нам суррогатные способы измерения нашей ценности, вытекает целый ряд умозаключений.

Прежде всего, оправдывается насилие: цель оправдывает средства, конечный результат важнее, нежели те, кто могут оказаться на пути достижения его.

Далее, сим оказывается уважение к иерархии и всем атрибутам высокого социального положения, как показателям успеха. С тем же успехом подтверждается наш собственный статус за счет присвоения более низкого статуса, к примеру, женщинам, людям другой расы, цвета или класса, людям с явно более низким интеллектом, беднякам, и т. п. Отсюда – возвеличивание условностей, поскольку именно власть условностей поддерживает и соблюдает такие критерии суждений. Тем самым я вовсе не хочу сказать, что философия в обязательном порядке является консервативной в обычном смысле слова (хотя может быть и так), но что огромное значение приобретает ортодоксальное следование какому-либо конкретному учению, даже если оно авангардное или революционное.

В более широком смысле слова, вещи становятся важнее людей, и ценность людей далее уменьшается, если люди неправильно ведут себя по отношению к вещам, если, например, им не хватает патриотизма, или какого-нибудь иного проявления корпоративного духа.

Особо опасным и отвратительным проявлением такой философии является освящение «интересов», личных или национальных, в защиту которых объявляется приемлемым любое чудовищное преступление вплоть до ядерной войны.

Странный парадокс: с одной стороны такой тип материалистического мировоззрения отделяет нас друг от друга, в том смысле, что мы концентрируемся на собственных интересах и на тех эгоистических способах, которыми мы можем повышать их ценность. С другой стороны, укрепляются наши связи с группой, которая выступает скорее как единство, помогающее нам дать определение собственной нестабильной личности, нежели как собрание индивидуумов, с которыми у нас имеются личностные контакты.

В следующей главе мы рассмотрим философию совершенно иную, ту, с которой мы также все знакомы, и даже, подозреваю, гораздо ближе. В отличие от того, о чем я только что говорил, это философия мирная, основывающаяся на осознанности и понимании, а не на автоматизме и невежестве.

Существует также коллективный уровень насилия, в котором отдельные индивидуумы могут принимать участие вне зависимости от того, есть ли у них лично выраженная склонность к насилию. Происходит это потому, что за долгие периоды времени психологические источники насилия, индивидуальная алчность, страх, ненасытность эгоизм вкупе с зависимостью от власти и верой во власть и значимость материального, приобрели вполне законный статус. Были созданы армии, чтобы защищать государство (само по себе являющееся весьма материалистической концепцией) или чтобы расширять его границы. Усилились традиции национального, расового или религиозного превосходства и предрассудков. Возникли империи, подавляющие своих подданных. Сформировались огромные эксплуататорские экономические структуры. Эти грандиозные системы функционируют безотносительно, по большому счету, к отдельным личностям, из которых они состоят. Кому не доводилось быть знакомым с добрым и щедрым капиталистом или миролюбивым солдатом? Но вполне понято, что нелегко всем тем отдельным личностям, да по сути, всем и каждому, включая всех нас, избежать влияния этих институтов, в тени которых они живут и работают.