– Привет, – поздоровался Шон, когда мы сели напротив Милы.
Мне показалось, она готова взглядом просмотреть меня насквозь, она не отводила глаза с минуту, но мне даже не было неловко. Воспитание у нее явно не доставало, это просто злило.
Шон заговорил с Милой о каком-то задании, и она нехотя переключилась на него. Мне показалось, она отвечала Шону с пренебрежением. Учеба ее, похоже, совсем не интересовала.
– Ты участвуешь в команде против нас? – вдруг спросила Мила меня.
– Да, меня назначил физрук.
– Это нечестно! – сказала она, скрестив руки на груди.
– Почему же?
– Ты явно старше, видно же по телосложению и лицу. Моему брату двадцать три, и ты выглядишь, совсем как он.
Она говорила слишком громко, на нас начали оборачиваться.
– Ему, семнадцать, Мила, – зашипел Шон, – У него тело двадцатилетнего, а у меня мозги двадцатилетнего, так бывает.
– А у нее грудь двадцатилетней, – пошутил с соседнего сиденья мой одноклассник.
Мила побагровела и застегнула молнию спортивной кофты до подбородка. Оставшуюся дорогу мы ехали молча, но Мила продолжала зло на меня поглядывать. Мне было не по себе, я уже жалел, что не остался дома.
Я смотрел в окно, мои мысли уплывали от реальности. Я бы многое отдал, чтобы стать таким как все. Станет ли время внезапно появившихся отключек увеличиваться? Если я начну спать, перестану ли так быстро взрослеть внешне? Я одновременно хотел этого и боялся.
По прибытию на место, мы разбили лагерь, и учителя принялись раздавать задания ученикам. Нам с Шоном поручили натянуть ограничительную ленту по периметру лагеря. Мы двинулись вдвоем, протягивая за собой бело-красные линии. Разговора было не избежать. Шон никогда не спрашивал меня ни о чем, и я был благодарен ему за это, но когда-то он должен был спросить.
– Ник, а сам ты что думаешь? Почему ты внешне будто старше нас? Гены?
– Ты ведь в курсе, что я не знал своих родителей.
– Нууу, может тетя Ханна рассказывала о своей сестре.
– Я знаю то, что я оказался в детдоме, когда мне было полгода. Я видел мать только на фотографиях, на них она еще школьница. Знаю, что она плела корзины и обучала этому детей.
– А что с ней случилось?
– Ханна говорила, что-то с сердцем.
– А отец?
– Школьный учитель. Я его никогда не видел, но замужем мать не была. По крайней мере, это то, что мне самому говорят.
– А сколько твоей матери было, когда ты родился? – спросил Шон, сочувственно глядя на меня.
– Вроде 20, я не знаю ничего точно.
Мы, наконец, обогнули весь лагерь и сомкнули концы ленты на высоком дереве. Учитель махнул нам рукой, и мы пошли к нему.
Мне хотелось рассказать Шону о том, что я не сплю, услышать, что он думает обо всем этом, ведь он знает очень многое, наверное, самый умный человек из всех, кого я знаю.
Но я никогда не заводил этот разговор сам, это было бы слишком странно вдруг на вопрос: «Как выходные?» ответить: «Да нормально, не спал только совсем». А на вопрос: «И давно это с тобой?» сказать спокойным тоном: «Семнадцать лет».
Сейчас было бы уместно это обсудить, но меня настораживало общение Шона с этой новенькой. Я ничего не знаю о ней, но Мила явно относится ко мне недоброжелательно, не нужно, чтобы информация дошла до ее ушей.
Вскоре учителя начали собирать желающих на готовку походного супа. Я вызвался помогать. Меня приставали к двум одноклассницам – Элле и Тае, а Шон ушел разводить костер.
Я нарезал картошку, которую чистила мыла и подавала мне Элла. Девушки болтали между собой, и я невольно прислушивался к их беседе.
