– А кто еще здесь бывал?
– Я как-то и не любопытствовал… Да и для этого нужно на дорогу выходить и смотреть – кто там и к кому приезжает, ведь от меня не видно!
– Ну, а еще? Что еще вы можете о ней рассказать?
– Очень хорошая была женщина. Интеллигентная, грамотная. Веселая. Добрая, – он задумчиво смотрел в одну точку. – Мир она словно осязала, чувствовала… Природу… Так с ней приятно поговорить было… Картины мои смотрела, и советы очень дельные давала, словно сама только что от мольберта…
– Природу… – она усмехнулась. – Что ее чувствовать? Какой прок?
Он удивленно посмотрел не нее:
– Прок? Пожалуй, никакого… Просто красиво. Да, самое главное забыл – она была великолепной травницей. Столько всего знала! Вот здесь, действительно, был прок. Вот мой глаз, заметили уже, да? – он показал на мутно-зеленый.
– Что с ним?
– Он раньше нормальный был, как и правый. А потом я одним раствором нечаянно себе в него попал. Все. Слепота и навсегда. Все врачи отказались. Конечно, второй еще оставался,… но все же. А она вылечила. Вот цвет только изменился, – он улыбнулся. – Жуть какая-то, прямо детей пугать… Но главное – вижу! И даже без очков.
– Да, это, действительно, здорово… – она тоже задумалась. – Только я, если честно, все-таки, больше врачам верю! Ну, и что же еще?
– Еще… – он опять задумался. – Она очень много всяких легенд, сказок и историй знала… Эх, жалко не записывал! Они у нее такие нетрадиционные были! Не на что не похожие. И рассказывала она их странно. Будто все это на самом деле было. Рассказывает, а сама поглядывает лукаво – хочешь – верь, хочешь – нет… Жалко, очень жалко ее… – подытожил он и опять вздохнул: – Где хоть она похоронена?
– Не знаю. И нотариус не знает. Просто ему уведомление о смерти пришло.
– А вдруг ошибка? – он загорелся надеждой, но потом опять сник. – Хотя вряд ли… Я уже и сам стал думать – где же она? Никогда так надолго не пропадала…
– А вы все время здесь живете?
– Почти. Редко в Москву выбираюсь, по делам в основном, да за реактивами.
– У вас там квартира? – она оживленно и с интересом посмотрела на него.
– Да, – он усмехнулся. – Двухкомнатная. Никто, кроме меня не прописан, – он уже просто иронично смотрел на нее. – Ведь вас это интересует?
Она прищурила глаза, и теперь уже зло посмотрела на него.
– Вам этого не понять. Вы, москвичи, не знаете, что значит по шесть часов тратить на дорогу, что значит ночевать на вокзале после театра, что значит ради работы жить с кем попало!
– Простите… – он улыбнулся виновато. – Но разве там… ну, где вы родились, так уж плохо? Почему Москва?
– Да там такое же захолустье, как здесь! Лес, водохранилище, поля… и больше ничего!
– Значит, там здорово… – довольно констатировал он. – Наверняка церкви есть старые, строения. Все в мире не так… Вот вы живете там и бежите в Москву, другие, как я, например, бегут из Москвы…
– Как же, как же! – она все еще злилась. – А квартиру-то, все-таки, не продали!
– Все-таки не продал, – он опять улыбнулся. – Но все еще впереди!
Они замолчали оба, думая каждый о своем, потом она то ли спросила, то ли утвердила:
– Я думаю пока здесь остаться. У меня отпуск. Ведь это ничего?
– Я думаю – это замечательно, – он посмотрел на часы. – Ох, ты, заболтался я с вами! У меня там один раствор готовится,… извините, убегаю!
– Постойте! – он уже был в дверях, задержался, обернулся. Она же вдруг почему-то смутилась. – Вы вечером свободны? Давайте помянем Анну Алексеевну… Да и еще может, что вспомните?
