Продолженья просят рода, эти чертовы глазища.
Так здорово у него это получилось! Он лихо копировал голос Шевчука – низкий и с хрипотцой. Мы ему все дружно аплодировали, а мама смутилась, как девочка, густо покраснев. Людмила Борисовна, расхваливая нос мужа, немного посетовала на то, что стоит ей слукавить, как муж носом чует ложь за версту. Даже пустяковые женские секреты невозможно утаить от него. «Смотри, – сказала она в заключение, – сбежит от тебя нос, как у Гоголя от Ковалева, что тогда будем делать?» Тарасу выпало спеть что-нибудь, и он пропел веселые частушки, лихо выбивая в такт по столу руками. А Светлана Викторовна нас просто удивила – она продекламировала замечательные стихи, которые оказались ее собственными. Я и не знала, что она пишет стихи, да еще какие.
Еще было много конкурсов – кто быстрее надует шарик, а потом лопнет, сев на него сверху; кто нарисует самую страшную рожу или сделает самую красивую фигурку из бумаги. По окончании всех конкурсов победителю доставался главный приз – поцелуй именинницы. Мне часто приходилось целовать Тараса, отчего я постоянно смущалась, а он радовался, как ребенок и в самый последний момент подставлял губы вместо щеки и сам целовал меня. Я краснела, как рак в кипятке, чем веселила всех присутствующих. Хотя, честно сказать, мне нравилось участвовать в таком жульничестве. В этом было что-то возбуждающее.
Мы даже умудрились станцевать на маленьком свободном пяточке комнаты. И, конечно же, моим кавалером оказался Тарас. Мама лихо выплясывала в паре с дядей Гришей, оказавшимся неплохим танцором, а Машка показала нам просто чудеса хип-хопа.
Одним словом, день рождения удался. Столько хороших слов было сказано про меня и маму. Жалко только, что все хорошее когда-нибудь заканчивается, и ближе к двенадцати гости засобирались уходить. Мы с мамой их немного проводили и, не спеша, возвратились домой.
– Хорошо было, да, мам? – спросила я, зевая во весь рот.
– Да, мне очень понравилось. А твой Тарас всех просто очаровал, – мама улыбнулась, ласково глядя на меня.
– Мам, он не мой, а Машкин, – запротестовала я.
– По-моему, ты ему нравишься. Иногда, он так на тебя смотрел. – Под ее взглядом в памяти всплыли подробности вечера, но, почему-то, не хотелось делиться впечатлениями. Хотелось посмаковать их в одиночестве.
– Не начинай, мам, и ты туда же, – решила я прервать едва начавшийся разговор. – Давай лучше убирать со стола и спать.
Мы быстро все убрали, перемыли посуду, и, чмокнув маму, я отправилась спать.
Войдя в комнату, сразу заметила сияние. Включила свет. На письменном столе стоял, если можно так сказать, большой, сантиметров пятнадцать в диаметре, белый шар и отливал перламутром. Будучи абсолютно круглым, он не двигался и не скатывался, как будто его привинтили к столу. Какая красота! От его света на стенах появлялся причудливый волнообразный узор.
Подойдя ближе, я увидела лист бумаги из моей школьной тетрадки, на котором было написано каллиграфическим почерком: «Следуя вашим традициям, поздравляю тебя с Днем рождения! Это регулятор эмоций. В любое время, когда тебе будет плохо или что-то заставит сильно разволноваться, прикоснись к нему обеими руками, и сразу почувствуешь облегчение. Он сделан специально для тебя. Любой другой человек, дотронувшись до него, ощутит только гладкую поверхность холодного пластика. Вы очень странные существа: шумите, смеетесь, говорите все сразу и вам это не мешает».
