Чего же ему тогда не хватает? Вопрос резонный и неуместный одновременно. Вспомните хотя бы пушкинскую старуху, и вам всё станет ясно.
Сергей Эразмович сумел давно убедить самого себя в исключительности и великих способностях. Он уверовал в них и в звезду, что днём и ночью, неусыпно, светит исключительно ему одному.
Однако отца и деда приходилось вспоминать частенько, по дням рождения и особенно по юбилеям. Когда какая-нибудь приглашённая старуха нет, нет, да проскрипит, проклятая:
– Будь благодарным сыном, Серёженька, твой отец многое сделал для тебя.
Ему приходилось улыбаться и соглашаться. Столько гостей собралось, пьют и закусывают за его счёт, не стесняясь, хорошо, что должность хлебосольная.
Но уже давно затеял такое, отчего всем сразу станет понятно: он сам достиг всего, и личность он пресветлая, и ум прозорливый, и прочее, и прочее, и прочее.
Татьавосов стал просыпаться по ночам и долго арки санатория-дворца манили и не давали уснуть, целомудренно кривляясь в чаше фонтана…
– Ничего я овладею тобой!
На супружеском ложе в нём просыпался неуёмный альфа-самец!
Что ваши достижения, папенька! Дешёвое совкое счастье: назначения и должности. Как поставили, так же и снимут.
Такие беседы частенько занимали светлую голову.
– Нет, папенька, мы задумали нечто! Все прежние заслуги рода нашего меркнут. Да, да, папенька, однажды твой сын станет владельцем того самого санатория, в котором и ты и я были обыкновенными назначенцами.
Какого! То-то же. От таких грёз кружилась голова, тогда он прислонялся к стенам, воровато оглядывался, чтобы никто не видел и гладил, гладил шершавую штукатурка с вкраплениями кварца, приговаривая:
– Ты будешь моим, ты будешь моим, ты будешь моим.
От такой мантры кровь приливала к голове, и серые деловые будни превращались потихоньку в нирвану.
И вот сегодня ему дали добро в самых высоких кремлёвских сферах.
Выше если кто и сидит, то это, наверное, местный Зевс. Но история древних доказывает, что и Зевсы спотыкаются и легко ломают свои божественные шеи среди горних высей.
Но оставим зевсам зевсово, и обратимся к нам, смертным. Судьба благосклонно, в лице одного из братьев Дзиньгаревичей, кивнула: действуй.
А каждый посвящённый знает: Дзиньгаревичи на Олимпе завсегдатаи (самые смелые перешёптываются, мол, двери там они небрежным пинком открывают), и оттого каждый их плевок освящён и ладаном окурен.
Конечно, придётся принести жертву, таков закон всех богов, и немалую, но он готов (ведь не из собственного же кармана).
Олимп требует половину! Ха, половину Олимпу, но половину-то мне! Меня, можно сказать, приравняли к небожителям!
Впереди предстояли ещё трудности, но Татьавосов был готов к подвигам и к примерам Геракловой трудоспособности, скажут: в навозе вываляйся – вываляется. Владелец! За это он готов на всё!
– Ай, какой я, всё-таки, молодец! – не выдержал ловкий делец, вспоминая последние встречи с Дзиньгаревичами.
Но тут же опомнился и смутился, заметив недоумённые взгляды, спешащих куда-то важных и строгих чиновников.
«Эразмович держи себя в руках… и всё-таки, скажи, какой я молодец?! Это же надо, они сами рыбаки опытные и так запросто клюнули. А как же, наживка важнецкая, гордость курорта, дворец-краса, иностранцы языками цокают…
Они и заглотнули.
Жадность губит и царей, и подданных. А мы люди не гордые, нам и второй половины хватит, эти Дзиньгаревичи, когда поймут в чём подвох, лопнут от злости, а мы к тому времени вторую-то половину приватизируем».
