Навий корень - страница 3

– Ты, Егорушка, не волнуйся, – неожиданно твердо проговорила тетя Аня, взяв себя в руки. – Всем, что нужно для похорон, я займусь. Мы ведь были с Надеждой подругами столько лет, да и опыт по этой части имеется, сам знаешь, – в ее голосе послышался вздох. – Я ведь уже семь лет, как вдова. А родители твои… Сам уж как-нибудь им скажешь, ладно?

Похороны! Отчего-то это слово в связи с БабНадей звучало как-то совершенно дико и неуместно.

Нет… Невозможно. Этого просто не может быть!

– Теть Аня, спасибо за помощь, – стараясь, чтобы голос звучал спокойно, тихо сказал он. – Но прямо сейчас я бы очень хотел побыть один.

– Да-да, конечно! – спохватившись, соседка заторопилась к выходу.

Уже в дверях снова обернулась.

– Ты, Егор, если что, обращайся ко мне. Ладно? Мы же не чужие, все-таки.

– Да… конечно. Спасибо, – механически кивнул Егор.

И выдохнул, лишь когда дверь за ней с тихим щелчком закрылась.

Вот теперь уютная и знакомая с детства квартира неожиданно стала казаться пустой и огромной. И странно чужой. Словно воздух лишился вдруг важного компонента, без которого стало немыслимо больно и трудно дышать. Вроде и дышишь, вдох-выдох, вдох-выдох, но при этом каждый вздох – через муку…

Он не знал, как долго стоял вот так, в коридоре, в безуспешной попытке охватить оцепеневшим разумом произошедшее. Разве так может быть?! Раз – и нет человека? Словно вычеркнули из списка резким росчерком карандаша?…

Спустя некоторое время в горле окончательно пересохло. Как сомнамбула, Егор машинально двинулся на кухню и, войдя, застыл на пороге.

На столе, на широком блюде с ромашками, собранные в кокетливую пирамидку все еще лежали пышные румяные пирожки, испеченные БабНадей. И записка. Та самая – с фотографии.

«Мы ждем тебя дома!..»

Ощутив, как предательски начинает трястись подбородок, Егор схватил графин, чтоб налить воды в стакан, но тотчас поставил на место. Руки тоже тряслись.

Не порядок! Возьми себя в руки, ты же мужик…

Только вот быть мужиком сейчас категорически не хотелось. Вместо этого хотелось сжаться в комок и скулить – громко и жалобно, как потерянный на улице пес.

Так и не выпив воды, Егор снова вышел из кухни и, не глядя, побрел вглубь квартиры, очнувшись, лишь когда пальцы машинально сомкнулись на ручке двери, ведущей в комнату БабНади. Еще несколько секунд внутренней борьбы, ручка повернулась, и негромкий щелчок замка впустил его в тихую осиротевшую спальню.

Последний раз он здесь был, кажется, пару дней назад – заходил за забытыми на столике очками по просьбе БабНади. Тут все было, как обычно. Старая крепкая кровать с мягким матрасом – сколько ночей он провел здесь в детстве, засыпая под бабушкины сказки! – полки с любимыми книгами БабНади, трюмо с разноцветными баночками и флакончиками, небольшой иконостас в углу. Стопка книг на тумбочке под иконостасом чуть покосилась, словно кто-то недавно вытаскивал что-то из середины. Впрочем, не удивительно – БабНадя всегда начинала и заканчивала свой день молитвой. Да-да, именно так – всегда! Мать рассказывала как-то Егору, что его отец, зять Надежды Сергеевны, поначалу очень сильно недоумевал – как это его теща, уважаемый профессор кафедры культурологии, при всей своей рациональности может быть такой верующей женщиной? А она вот могла. В БабНаде удивительным образом сочетались глубокая набожность и живость характера, вера в сверхъестественное и здравый смысл. В конце концов, по словам матери, убедившись, что никто его в церковь насильно тащить не собирается, отец Егора успокоился и пришел к выводу, что у тещи это что-то вроде профессиональной деформации. Невозможно, видимо, годами изучать всевозможные культуры и религии и в итоге не углубиться ни в одну из них.