Я пригляделся. На полу лежал Силыч, старый, опытный монтажник-трансформаторщик. Как же его угораздило?! Не могло его убить по его халатности!
– А! Вот и наш старший инженер из производственного отдела! – увидел меня Хмурый. Я представился милиционеру и следователю прокуратуры.
– Вы хорошо знали покойного? – спросил следователь.
– Ну… Как хорошо? Только по работе, как грамотного, опытного монтажника, спокойного, рассудительного, доброго старого человека.
– Он выпивал на работе?
– Я ни разу не видел.
– Бывало, – вмешался Хмурый. – Они все работяги.
Следователь вскинул на меня взгляд:
– А говорите, что вы ни разу не видели.
– Насколько я знаю, – заговорил капитан милиции, – именно производственный отдел проверяет электросхемы перед монтажом. Кто из производственного отдела непосредственно делал это.
– У нас – тройной контроль, – вмешался Герман Васильевич, – ошибки в чертежах и схемах быть не может. Я сам проверял последним.
– Конечное заключение сделает экспертиза, – повернул к нему лицо следователь. И снова спросил меня, – вы лично проверяли?
– Да, на первом этапе.
– А кто конкретно проверял процесс прокладки кабелей, монтаж трансформаторов? – спросил капитан милиции.
– Это работа начальника участка. А инженера производственного отдела вызывает тоже он, если возникает неисправность, недоразумение.
Я не понимал, куда клонит капитан милиции – эксперт… Он же не может не знать этих подробностей.
– До заключения эксперта я прошу прекратить всякие работы в здании, – повернулся следователь к Хмурому.
– Да вы меня без ножа режете! У нас сдача объекта на носу. Уже иностранцы заселены в мотель! Это же – международный скандал, – дернул подбородком Хмурый.
Следователь посмотрел на капитана. Тот вздохнул:
– Вы-то сейчас отдыхать поедете, а мы, что ж в выходной пахать должны?
– Александр Леонидович, – обратился ко мне Хмурый, – осмотрите трансформатор.
И когда я отошел, что-то тихо заговорил следователю и капитану милиции. Я же смотрел не на трансформатор, а на Силыча. Лицо его было удивительно спокойно. Уголки губ даже слегка приподняты, словно он хотел улыбнуться. Но может ли улыбаться человек, когда его убивает током, обугливая при этом пальцы?! Рубашка была расстегнута почти до пояса – видимо, делали искусственное дыхание и массаж сердца. Вокруг шеи натянулся шелковый шнурок, спускавшийся через плечо на резиновый коврик. И заканчивался он маленьким блестящим крестиком.
– Александр! – позвал меня Герман Васильевич. Теперь он тоже стоял почти рядом со следователем и милиционером. Сказав им что-то, он повернулся ко мне, – пожалуйста, пойди, возьми в моем пикапе схемы в желтой папке и принеси мне сюда.
Я мысленно попрощался с Силычем – санитары уже собирались класть его на носилки – и пошел к выходу. И тут вспомнил, что у Силыча тоже был уже знакомый мне взгляд ясного живого неба… Возвращаясь, я спускался с папкой под мышкой по замусоренной лестнице. До трансформаторной остался один поворот, когда за углом послышался резкий голос Хмурого.
– Ну, зачем ты, Гера, сказал, что последним смотрел схемы? Нам объект сдавать, а тут эта экспертиза. А ведь мы могли бы столько проблем снять, отвлечь их, сказав, что твой протеже последним смотрел и контролировал монтаж. У него все равно рыльце в пушку: из партии выгнали. Есть за что ухватиться. Пока бы выясняли, что это вообще не диверсия, мы бы спокойно доделали свои дела. А может, так оно и есть – диверсия? Твой Александр ведь не раз приезжал на объект?
