– Вот так подарочек… Это не протонная торпеда, – шептал Брем, изучая поверхность «подарочка». – Она черная и толще. Не «Лепесток», у него грани и гравитационные «уши». Не орбитальный снаряд, он меньше. Не «Магнус», он красный и тоже не такой толстый. Может, «Фернир»?
Ракету класса «космос – космос» «Фернир» с термоядерным зарядом журналисты пафосно именовали «убийцей астероидов», хотя на самом деле ей было не под силу уничтожить даже крупную комету.
– Но «Фернир» здоровенный, – Брем вздохнул. – Он больше этой штуки. И не с таким странным покрытием… Покрытие… Как будто шкура ганимедского «кита»… Ладно, попробуем посмотреть, что у тебя наверху…
Он поднял вибробур, примерился, как ему ловчее будет освободить ото льда верхнюю часть «этой штуки», как называл теперь про себя Брем находку, и в тот момент, когда жало вибробура вошло в лед, случилось сразу несколько событий, которые раз и навсегда изменили жизнь парня с Нижнего яруса Большого Нью-Йорка Николая Бремова по кличке Брем, разделив ее на «до» и «после».
Приличный пласт льда, скрывающий верхнюю часть «этой штуки», отвалился, со стен ямы посыпались куски льда. Брем отгреб их ногой и увидел срезанную под конус головную часть находки, украшенную непонятными выступами. Конус расширялся, уходя вниз, и было понятно, что он – лишь самая вершинка чего-то очень большого.
Чего-то совсем большого. Даже огромного.
Это не походило ни на один известный Брему боеприпас. Но и на космический объект – боевой корабль или гражданское судно – не походило тоже. Шершавое серое покрытие, выступы…
Брем присел, вглядываясь в находку. Ему показалось, что между бугорками видны буквы и цифры маркировки. Он нагнулся и начал расчищать ледяное крошево, чтобы прочесть надпись. Внезапно колпачки на выступах с легкими хлопками отлетели в стороны, по глазам Брема полоснули рубиновые вспышки сканеров, и головной конус «этой штуки» прямо у него под ногами прорезали вертикальные линии. Еще миг – и треугольные пластины разлетелись в стороны, отбросив Брема к стенке ямы, а наружу выметнулись, вздымая тучи бордовой снежной пыли, черные гибкие металлические усы.
Они словно бы росли из недр «этой штуки», как побеги бамбука растут из земли, только не со скоростью тридцать сантиметров в сутки, а со скоростью поезда на электромагнитной подушке. Усы мгновенно унеслись вверх, но не остановились на этом, а все росли и росли, чуть поблескивая чешуйчатой поверхностью и уносясь куда-то в зеленоватую мглу. Прошло не меньше минуты, прежде чем рост усов прекратился. Они вдруг замерли, едва заметно вибрируя.
И Брем, лежа в яме у их подножия, наполовину засыпанный снегом и ледяными осколками, узнал наконец «эту штуку»…
Дыхание перехватило, сердце дало сбой, а потом забилось мелко и часто. В ногах образовалась противная слабость, руки сделались влажными. Он словно бы вернулся в семилетний возраст, когда компания Желтого Пита, грозы всех малолеток на их ярусе, подловила его у блока утилизаторов, и сам Пит, высокий парнишка с обезображенным вирусом Нанду лицом, испещренным желтыми пятнами, наклонился над Бремом и, нарочито противно сюсюкая, спросил:
– Ой, а кто это тут у нас такой пухленький, такой хорошенький, с целыми пальчиками, с розовыми ушками? И с целыми бубенчиками, надо полагать?
У Пита, да и у половины его «феллов», после прокатившейся десять лет назад эпидемии вируса Нанду и с пальцами, и с ушами, и с прочим все обстояло куда как хуже – у детей болезнь в первую очередь поражала удаленные части тела. Пальцы на руках и на ногах, уши, носы и половые органы покрывались гноящимися зловонными язвами, и чтобы избежать сепсиса, их приходилось ампутировать.
