– Я не Мелкая, понял?! У меня есть имя!
– Да, я помню, – добродушно хмыкнул Федор Федорович. – Тебя Таисией звать. Я и фамилию не забыл, ты ведь Гончарова?
– Дурак!
– Не ругайся, тебе не идет. Лучше лицо вытри, пока никого нет.
Таисия растерянно зашарила по карманам и с ужасом поняла, что носовой платок благополучно остался в приготовленном бабой Полей итальянском костюме, она же из протеста влезла утром в старые джинсы, отложенные в стирку. Баба Поля промолчала, что удивительно. Даже когда Таисия натянула черную футболку, она ничего не сказала, лишь поморщилась.
– Суду все ясно, – пробормотал Федор Федорович, с невольной жалостью всматриваясь в худенькое бледное личико. – Подожди, кажется, мать совала…
Таисию передернуло от слов, сказанных просто и естественно, – этот кретин и не подозревал, насколько счастлив!
Слезы вновь хлынули градом, Таисия не успела отвернуться.
«Да что со мной?! – зло думала она, больно прикусив нижнюю губу. – Я так не ревела, даже когда ЭТО случилось…»
Она резко отвернулась и бросилась к своей парте, но Федор Федорович перехватил ее и, как пушинку, усадил на учительскую кафедру. Сунул в руки клетчатый носовой платок, аккуратно отутюженный, и сурово встряхнул за плечи:
– Из-за чего истерика?
– Так, – прошептала Таисия, благодарно пряча в платок распухшую физиономию.
– «Так» в жизни ничего не бывает, – хмыкнул Федор Федорович, снисходительно рассматривая щуплую фигурку – в чем только душа держится? – Отец говорит – всему есть причина…
Таисия вцепилась зубами в носовой платок и судорожно вздохнула, пытаясь сдержать слезы.
– Кончай издеваться. – Она осторожно вытерла платком влажное лицо.
– Издеваться?
– «Мама сунула, отец говорит…» – передразнила Таисия.
– Так правда же!
– Ага, правда! А у меня… у меня…
Таисия глухо всхлипнула, не в состоянии произнести страшные слова, она еще ни разу их не произносила. Почему-то чувствовала: как только скажет, что-то закончится в ее жизни. Будто, пока она вслух не признала, что родителей больше нет, все еще может измениться, они вернутся…
– Да что у тебя?!
Федор Федорович так встряхнул ее, что у Таисии зубы клацнули. Она развернулась к однокласснику и сдавленно сказала: глядя в ненавистные синие «девичьи очи», как говорила когда-то мама:
– У меня больше нет мамы и папы, понял?! До Федора Федоровича не сразу дошли ее слова. Он неверяще пробормотал:
– Что?
– Их нет, ясно? Ни мамы, ни папы. Нет!!! Таисия с мстительной радостью наблюдала, как у счастливчика Федора Федоровича бледнеет лицо, выцветают радужки, теряя всю свою «девичью» неземную красу. Становятся холодными, светлыми, прозрачными, почти серыми, как подтаявший лед весной. И зрачки вдруг расширились.
Таисия схватилась обеими руками за столешницу так, что побелели костяшки пальцев, и с трудом выдавила:
– Какой-то урод врезался в их машину, когда мама с папой возвращались с дачи. Эта пьяная гадина на трейлере, а мои – на легковушке. И все кончилось. Сразу. – Она всхлипнула и тоненько выкрикнула: – Я не понимаю, правда! Они только что были, и вот их уже нет!
Федор Федорович гулко сглотнул. Потом пальцем приподнял подбородок Таисии и, глядя ей в глаза, хмуро спросил:
– И с кем ты… осталась?
– С няней, с бабой Полей. – Таисия совсем по-детски шмыгнула носом. – Она дальняя мамина родственница, седьмая вода на киселе. Но она очень хорошая. Очень. Только совсем старая.
