Вообще ничего пошлого не делаю. И почему же все время кажется, что он явно что-то непристойное думает, когда так внимательно изучает их?
От такого пристального внимания становится сначала жарко, потом до дрожи холодно… А потом накатывает привычная спасительная злоба.
Вот всегда она меня выручает. Оптимизирует организм для борьбы.
Я уже не воспринимаю Петра Григорьевича с налетом романтики, не думаю о нем, как о моем любимом человеке. Для меня это неприятель. Временно отступивший, но, стоит почуять слабину, как сразу активизируется. И затопчет.
Ну уж нет.
Никогда такого не будет.
Розовые очки разбились стеклами внутрь. Это больно. Но я это переживу.
У меня есть один маленький, но нереально мощный стимул это сделать. Он как раз сейчас, наверно, в школе. Хулиганит…
Как всегда, при воспоминании о моем мальчике, губы непроизвольно расплываются в улыбке, глаза мечтательно задымляются.
Скольжу взглядом по залу суда, наталкиваюсь на неотвратимый взгляд босса. И сразу же, вспыхнув, перестаю улыбаться.
Не для него мои эмоции. Больше нет. От этого «нет» колет в груди. Но уже не так остро. Уже привычно.
Ко всему можно привыкнуть, на самом деле. Уж кому, как не мне это знать.
Заседание заканчивается с удовлетворяющим нас результатом, а потому из зала суда выходим в гордом молчании. Мужчины вперёд, я задерживаюсь и чувствую, что рука непонятно как оказавшегося позади Петра Алексеевича ложится на мою талию, чуть подталкивая вперёд на выход.
Вытягиваюсь по струночке, делаю вид, что ничего не происходит. Даже когда его рука срывается с моей талии и медленно падает на бёдра.
У меня непроницаемое лицо, как будто из зала суда всегда выхожу с лапищей на попе. И ничего в этом такого странного.
И у Алексеева тоже вид очень деловой. Задумчиво смотрит куда-то в глубь коридора, хмурым, немного печальным взглядом, при этом пальцы мой зад не покидают! И вообще, делается вид, будто ничего не происходит. Просто помогает мне выбрать верное направление движения. Все отлично.
Мне бы заорать! Ударить. Взбрыкнуть. Показать всем видом, что я сильно недовольна таким раскладом.
Но вокруг настолько серьёзные лица, так глубоко погружены в дела фирмы, что я просто не смею нарушать их сакрального напряжения.
Но и терпеть не собираюсь. Резко подаюсь вперед, немного обгоняя коллег.
Рука начальства дергается, словно пытаясь задержать… И теперь могу окончательно увериться, что это не случайность!
Но на лице - ни капли улыбки. Только щёки вспыхивают опять и накатывает душная волна.
– Вам жарко, Лада Леонидовна? – интересуется учтивый старик-адвокат, с неподдельным беспокойством.
Пётр Григорьевич неожиданно начинает приближаться, чтобы заглянуть мне в лицо.
– Да, немного, – отвечаю тихо, расстёгивая верхние пуговки блузки.
– У вас ещё сегодня дела? – интересуется старик.
– Семинар через четыре часа. Улица Еланского, – отвечаю, стараясь глубоко дышать.
Все прекрасно, Лада. Сейчас ты со всеми распрощаешься и свалишь, наконец, туда, где не будет наглых взглядов и еще более, просто запредельно наглых лап босса.
- Тогда предлагаю перекусить, - кивает адвокат.
