Весь мир летит в чёрную воронку.
Казённое сиденье очень жёсткое.
Глаза заплывают белёсой поволокой. Люди и предметы теряют детали, как в зловещем тумане. Остаются только амёбоподобные контуры и звуки снующих ног.
У меня так уже было, и не раз.
Сейчас всё наладится. Я соберусь, и у мира снова появятся детали и резкость.
Мои жалкие потуги взять себя в руки, как низколетящий боевой самолёт, сбивает звонкий высокий раздражённый голос:
– Мишель? Ты? Что с твоей головой? Ладно, расскажешь потом. С ног сбилась тебя искать! Я же сказала, никуда… Ты заходила в кабинет?
Надин не оставила меня один на один с горем.
Поднимаю голову, и размытый контур с хорошо знакомым родным голосом вновь наполняется деталями. Яркая, светлоголовая, моя сестра словно луч света в тёмном царстве.
Крашенные от тёмных корней до светло-пшеничных кончиков длинные волосы не убраны. Словно ко мне прибежала не родная сестра, а взлохмаченная мегера. Её живые глаза, обычно тёмно-карие, вдруг стали немного зеленоватого оттенка. Они всегда меняют цвет, когда Надин насторожена, испугана или зла.
– Хрен знает что! – она покусывает от волнения пухлые губы и плюхается в кресло рядом. Моя тяжелая голова падает на её плечо. Сестра же продолжает отчитывать: – Мишка, я еле сдерживаюсь, чтобы тебя не обложить. Что ты творишь? Что ты творишь! М-да. Ситуация, судя по всему, перцовая. Ты, конечно, не была у психолога. Ты, конечно, меня обманула, но что случилось ещё?
– Он пропал! – выдыхаю с шумом.
– Так. Ясно! Он опять пропал! Когда?
– В смысле «опять»? – отрываю голову от её чёрного с золотыми крупными пуговицами плаща. Такого ответа я точно не ожидала.
– Ты меня с ума сведёшь. Когда?! – почти кричит она.
– Вчера мы должны были вместе отметить наш юбилей, ну ты же знаешь, Надь. Я целый день готовилась, но он не пришёл. Я иззвонилась, но, кроме голоса робота «абонент не-е-е-е»…
Дальше нет сил что-то объяснять, и в ход опять идёт обкусанный ноготь.
– Ладно, ты в кабинете уже была?
– Да!
– И что?
– Три дня! Ждите три дня! Надин, я не уйду, я никуда не сдвинусь. Я буду сидеть эти грёбаные три дня прямо здесь. Прямо напротив их грёбаной двери!
– Стоп! И прекрати грызть ногти. Никто сидеть не будет. Я решу. Сиди тут и жди меня. Да прекрати ты…
Надин недолго рыщет в чёрной замшевой кросс-боди с узким ремешком. Отыскивает в её недрах расчёску и заветный тюбик с помадой. Нервно расчёсывает длинные волосы, намеренно забрасывая их вперёд и раскладывая по плечам. Потом мастерски быстро проходится по своим роскошным губам хищным огненно-красным цветом и, перекинув сумку мне на колени, резко встаёт и рывком на себя открывает дверь, за которой я только что получила многочисленные отказы.
Время течёт медленнее, чем всегда. Оно словно испытывает меня на стойкость. В узком и смрадном коридоре ровно тридцать четыре шага в одну сторону и тридцать три в обратную.
Три дня! Это бесчеловечно.
Тридцать четыре шага туда и тридцать три обратно.
Наконец мой локоть подхватывает Надин:
– Всё, уходим. Я уладила вопрос. Они начнут поиски. Завтра к тебе придёт оперуполномоченный.
Ныряем в салон подъехавшего автомобиля. Молодой таксист пытается завести разговор с красногубой обольстительной Надин, но она намеренно игнорирует все его попытки, не сводя глаз с моей неаккуратной, растрёпанной головы. Наконец перестаёт буравить меня своими позеленевшими глазищами и озвучивает вопрос, который хотела задать ещё в участке:
