Я не могу уложить у себя в голове ситуацию. Все ее детали, щекотливые, или нет! Я могу только смотреть в ответ, и я делаю это до тех пор, пока с коляской не возвращается Максим.
Мне кажется, будто он разговаривает на китайском, ведь я ни слова не разобрала из-за рассеянного внимания. Там у дверей пополнение. Еще двое мужчин и девушка-переводчик. Их всех я уже видела на этой неделе.
Леон хнычет, кладя голову мне на грудь.
Я двигаюсь автоматически – под лучами солнца, которые лижут голую кожу ног, несу сына к беседке и укрываюсь в тени ее крыши. Максим пристраивает в центре коляску и помогает ее разложить.
– Я не буду под ногами путаться. Пойду туда, – качает головой в сторону шатра. – Вон, мужик с усами в футболке зеленой, я его знаю. Он у меня занимается боксом.
– Я… быстро…
– Если что звони-пиши, – салютует он.
Многое из того, что случалось со мной в жизни, я давно считаю прошлым, о котором предпочитаю не вспоминать, но Кирилл Мельник не входит в эту категорию событий. Я не могу… не могла думать о нем, как о прошлом! Проще мне было вообще о нем не думать. Как угодно, только не так, будто он – прошлое…
От волнения пальцы дергают замок на сумке, не справляясь с первого раза. Мечась глазами между коляской, из которой за мной сонными глазами наблюдает сын, и двором, достаю из сумки мягкого плюшевого зайца. Лео принимается ковырять его почти оторванный глаз, тихо что-то бормоча.
Там, у дверей в дом, по-прежнему оживленная беседа.
Я даю сыну воды. Сама делаю глоток, смачивая горло, в котором сухо, как в пустыне.
– Леон… – выдыхаю немного строго, когда хватается руками за свою стопу, подтягивая ее вверх. – Спать… – цокаю, принимаясь слегка покачивать коляску.
Он моргает все реже и реже, сжимающая зайца ладошка расслабляется, внутри же меня нарастает настоящая буря.
Паника, страх, надежда, ожидание… одна за одной, меня под колени ударяют эмоции, ведь я вижу, как там, у дверей, обмениваются рукопожатиями.
До скрипа сжимаю ручки коляски, когда, отделившись от группы, так хорошо знакомый мне гость Миллеров неторопливой походкой идет к газону, а затем размеренно его пересекает.
Слишком жарко. Вновь подскочивший пульс провоцирует испарину у меня на шее. Пока Кирилл приближается, небрежно глядя то себе под ноги, то по сторонам, я могу только ждать. Отсчитывать секунды, наблюдая за движениями его высокого сильного тела.
В вырезе тенниски висят солнечные очки, на ногах белые кеды.
Фундамент беседки позволяет смотреть в его глаза почти вровень, когда подходит к ней и ставит ногу на ступеньку, не собираясь заходить внутрь.
Я благодарна. Дышать и так чертовски трудно, грудь сдавило. Мне воздух сейчас и не нужен, я просто смотрю. На легкий золотистый загар, покрывающий его кожу. На морщинки в уголках насыщенно-карих глаз и на те, что создают еле заметные скобки на его немного заросших щетиной щеках
Ему двадцать девять. Исполнилось в январе.
Кирилл смотрит в мое лицо, не спуская с него глаз долгие секунды. Его взгляд прямой и ясный, и в нем нет ни намека на веселье. Ни единого намека на улыбку в его лице…
Пытаюсь мириться с тем, как хочется до него дотронуться.
Возможно, я путалась в показаниях относительно того, хочу ли увидеть его снова, но в том, как сильно давит на меня его близость физически, ошибиться невозможно.
Посмотрев вниз, на коляску, Мельник произносит:
– Привет.
– Привет…
