– Выгнали, чтобы не кормить, и службу не дали? – прямо спросил монах.
– Да, – не стал спорить Вадим. – Не успел я военному мастерству обучиться, да и к грамоте больше склонен, чем к службе.
Нужные слова словно сами собой всплывали у Вадима в голове, наверное, от страха. Он и не думал ничего про службу, но логично, что в это время любой дворянин должен был уметь воевать. Собственно, изначально он и был для этого предназначен.
– Знакомо. Да уж, сколько сейчас боярских холопов по дорогам ходят, побираются. А ещё и боевые холопы есть. Вона слышал, Болотникова гурьба была?
Вадим кивнул, смутно припоминая, кто же это такой – Болотников?
– Ну, так вот. Он же боевым холопом был, да его на все четыре стороны отправили со двора. Он и пошёл. А что умеют боевые холопы? Воевать, а больше и ничего. Вот он и разошёлся, а бояре, как поняли, что он только пограбить, а не против Годунова, так и хлопнули его. Щас-то Шуйский на престоле… Ещё тот злыдень, да токмо что поделать. Давай спать уж ложиться. Возьму я тебя с собой, нам люди нужны. Ты, видно, и грамотный, и умный, да и руки на месте. Возьмём. И…
– А как же я? – звонко и плаксиво прозвучал голосок Агафьи.
– А девчонку возьмёшь с собою или одну в лесу бросишь? – отчего-то лукаво спросил его монах, – Чай, не твоя она кровь! Вдвоём нам легче будет идти.
– Возьму, вместе спасались, вместе и в помощь пойдём, – не стал колебаться Вадим. – Жалко одну бросать.
– О то дело! Грех ребёнка в лесу бросать. Мне-то тяжело будет её защищать, а вдвоём всё сподручнее: и защищаться, и в лесу путешествовать.
– А как вас звать-то, величать?
– Отец Анисим меня величают. Давай молитву прочитаем и спать.
Монах стал вслух читать, а Вадим вслед за ним повторять еле слышно, боясь, что тот поймёт, что он не знает ни одного слова. Всё обошлось, и вскоре путники улеглись и заснули, спрятавшись под кроной очередной ели. Летом звери не агрессивны, и потому одинокая волчица, что вышла на ночную охоту, почуяв человеческий дух, обошла стороной молодую ель.
Рысь, спрыгнув с соседнего дерева, деловито повела ушами с кисточкой и не проявив к людям никакого интереса, неслышно заскакала в сторону протоптанной зайцем тропы. И только древний лесовик, больше похожий на еловую шишку, зашевелился, спрятавшись в глубокой норе под корнями векового дуба. Окончательно проснувшись, он вылез оттуда и повёл своим сучком на месте носа.
– Человеческим духом пахнет! – проскрипел он на лесном языке и пополз в сторону запаха.
Наткнувшись на ель, за ветвями которой спали люди, он было сунулся, чтобы украсть у них чего, но почувствовав святую силу монаха, тут же отпрянув, оставив на опавшей хвое ребристый след.
– Чур меня, чур! От напасть!
Его чешуйчатое рыльце сморщилось и, ругаясь на своём лесном языке, он заспешил в другую сторону. Больше за ночь никто из нежити и зверей не посетил место ночлега. А других людей рядом и не было.
Проснулись путники почти одновременно. Сначала закряхтел монах, потом простонал и сам Вадим. Тело за ночь окоченело и ломило болью, особенно сильно беспокоили истерзанные дорогой ступни.
Это заметил и старик.
– А ну, показывай, что там у тебя!
Вадим раскатал травяные обмотки и показал ступни. Не сказать, что они стали хуже выглядеть, но и улучшений не наблюдалось.
– О-хо-хо. Ты всегда ходил в обуви?
– Да.
– И даже в детстве?
– Да.
– Тогда ты не так прост, как хочешь казаться.
