И тут, тишину разорвали слова, многократно усиленные эхо. Чёткий и громкий, хорошо поставленный мужской голос, источник которого не определялся визуально, объявил наши имена и потребовал подтверждения, что мы именно те, кого ожидали. После паузы, последовавшей за нашими «да», вопросы адресовали Есении.
– Вы подтверждаете, что познакомились ранее и без жульничества сыскали на Поляне Лады Михаила?
– Да, – чёткий ответ отразился от стен, от чего затих не сразу.
– Вы признали Михаила мужем?
– Да, – ответ прозвучал тише.
Выдержав паузу, голос задал следующий вопрос,
– Хотели бы Вы быть ему женой всю вашу жизнь?
Брошенное резко «нет» было неожиданным. Я не думал о себе как о женской мечте, но предполагал, что она хочет носить колечко на пальце. И вдруг, – «Нет». Мгновенно погасив бунт протестующей гордости, подумал «не нужен – не надо!» не то с обидой, не то с облегчением. Оказалось, поспешил с выводом.
– Она сказала неправду, – другой голос был звонким как звук струны. Не слышал, чтобы так говорили люди. Словно связки натянуты в горле до предела, и узкая щель между ними создавала невообразимо высокие переливы.
«Эхо не отражает звук второго голоса». – Хотя, скорее всего, я начал сходить с ума от волнения.
– Почему ты лжёшь нам? – первый голос и его бесчисленные отголоски, отраженные поверхностью камня, звучали возмущённо. Есения посмотрела на меня, словно прощаясь. О чём она думала в тот миг? Зачем солгала? – Отвечай! – мужской голос требовал правды.
– Михаил… хочет… вернуться домой… Моё «да»… помешало бы ему.
Снова наступила тишина. Меня пробирала дрожь. Когда потребовали объяснений, я удержался, чтобы не взлезть со словами защиты, ведь она опять пыталась меня выгородить, намеренно сказала, «нет», чтобы меня отпустили. И где это сделала? В храме с запертым в углу чудищем. Она необыкновенная – девушка – лучшая в двух мирах. Взяв её дрожащую руку, я тихонько сжал её пальчики и почувствовал, что готов отдать за неё жизнь, окончательно забывая слова из заготовленной речи.
Монстра на нас не натравили и то хорошо. Сбоку открылась невидимая до этого момента дверь и Есении велели выйти.
Я остался один с сотней «застывших мальчишек» вдоль стен и двумя невидимыми дикторами.
– Михаил, признал ли ты Есению на Поляне Лады?
– Я сказал, что узнал её, имея в виду именно то, что говорил.
Второй голос молчал, значит, мой ответ приняли.
– Ты хочешь иметь Есению женой?
Я услышал вопрос, на который не мог сейчас ответить однозначно и которого боялся. Пять дней многое изменили в моём понимании жизненных ценностей.
– Не знаю.
– Отвечай «да» или «нет», – велели мне.
– Не могу. В любом из двух вариантов вы распознаете неправду. «Нет» – значит отрицать, что Есения замечательная и я не перестаю ею восхищаться. Её семья принимает меня и я уверен, что не найду жены лучше, чем она. Но я по-прежнему считаю, что произошла ошибка. Если я скажу «да», то признаю женой ребёнка на двенадцать лет младше себя и в два раза меньше. «То, что предпочитаю женщин другого типа, как я понимаю, вообще, в расчёт не берётся», – подумал я. А вслух продолжил, – Я из другого мира. Какое будущее у такой семьи? Где будет наш дом, если она не сможет жить в Яви, а я здесь?
– Он говорит от сердца, – заверил второй голос.
Пауза, последовавшая далее, затянулась надолго. Я успел немного успокоиться после откровенной речи, от безделья сравнивал рост мальчишек, поискал самую маленькую среди застывших фигурок (кажется в четвёртом слева), попробовал рассмотреть лица ближайших ко мне детей, но не смог, словно под капюшонами было пусто и, до того как совсем впасть в отчаяние, услышал,
