– Может, отвезти его ко мне на бульвар? – рассмеялась я. – Решить вопрос сноса?
– Диана, – строго оборвала меня мама, – только пару часов. Не больше. Не испытывай моего терпения.
– Мам!
– Два часа, – уперлась она. – Я все понимаю, но и ты меня пойми. У меня на пенсии только, можно сказать, жизнь началась.
– Два часа, – с готовностью кивнула я, понимая, что большего мне все равно не получить. – Думаю, я все успею.
– Придется, – заметила она.
– Но это в наших общих интересах – получить садик! – отбилась я и повесила трубку. Да уж, у нас с мамой были непростые отношения. И чем дальше, тем сложнее. Но с возрастом я начала замечать, что, несмотря на мамины крики, ее грубость и прямоту, несмотря на папино пьянство и на то, что он постоянно забывал, как зовут моего сына (а иногда и меня), с ними мне значительно легче, чем зачастую с моим собственным добрым и тихим, таким во всех отношениях хорошим мужем.
– Ма-ам-муся! – раздался полный тревоги голосок из спальни. Мусякин проснулся, а меня не было рядом. Что-то сейчас будет, поняла я и, чтобы не получить по полной программе, понеслась к нему.
– Мама тут, – засюсюкала я. Мой сынок сидел в своей кроватке и хмурил маленькие бровки.
– А ты хде биля? – спросил он.
– Я тут была, кашку тебе варила, – защебетала я, схватив его на ручки. Большие зеленые глаза смотрели на меня с неодобрением.
– Не хасю кафку.
– Ну как же так? – помотала головой я. – Надо кашку!
– Неть! – категорически возразил он.
Следующие сорок минут были потрачены на то, чтобы сначала все-таки уговорить его съесть эту чертову овсянку, а потом отмыть кухню от нее. Мусяка плевался кашей на дальность, хохотал и хлопал в ладоши, если удавалось доплюнуть до стены, а я носилась за ним и делала страшные глаза. Но потом пришел с работы Владимир, и все успокоилось. Как всегда, Мусякин бросился ему на шею и сразу как-то затих.
– Что это ты весь в каше? – усмехнулся муж. – Ты же не вырастешь, если кашу есть не будешь.
– Выясту, – возразил сын.
– Не-а, – замотал головой Володя и вытаращил на меня глаза: – Мама, ты знаешь хоть одного мальчика, который бы вырос без кашки?
– Ни одного не знаю, – старательно закивала я. – Все так и остались малышами.
– Точно. Помнишь того малюсенького мальчика из первого подъезда, – заговаривал зубы Мусяке муж, пока я под шумок пихала сынишке в рот остатки каши прямо из кастрюли.
– А как же. Он же так и не вырос. Врачи ничего не смогли сделать.
– Точно! – уморительно-серьезным тоном сказал Володя.
Мусяка глотал кашку, восхищенно глядя на своего папашу. А тот потихоньку бросал ободряющие взгляды на меня. Мол, не волнуйся. Я пришел, я с тобой. Я помогу тебе, можешь быть спокойна.
– Пап, а ойки едят кафку? – спросил сын с набитым ртом.
– Кто? – опешили мы.
– Войки, – поправился он.
– А, волки? – догадался муж. Все-таки лингвист.
– Ага. Войки, – с досадой повторил Мусяка.
– Конечно же едят, – хором подтвердили мы.
При мысли, что даже волкам приходится терпеть этот беспредел с кашей, Мусякин как-то успокоился и погрузился в глубокое раздумье. О чем уж он там думал – не знаю, но кашу доел, что уже было неплохо. А потом, скорчив страшную рожицу, зарычал на нас, изобразив из пальчиков когти. От такой картины мы, не сговариваясь, прыснули со смеху.
– Ну-у! – моментально разозлился он.
– А что? – сквозь смех спросил Володя. – Что не так?
– Бойся меня! – потребовал сын. – Бойся меня, войка!
