— К твоему сведению, малышка Софи, твой новоиспеченный благоверный всегда пялится на моих девочек, — сообщает мне Дягилев таким тоном, будто это очень страшный секрет. — Наверняка пялился и на тебя. И если бы ты вдруг решила выйти из образа у входа — он бы все понял. И вполне мог нас догнать. Еще и с ментами какими-нибудь. А по закону я тебе никто и удерживать права не имею. Хоть мне и очень хочется. А Баринов — тебе муж все-таки. Ему бы тебя и отдали. Боря, двери заблокируй.
Я запоздало дергаюсь, соображая, что могла выскочить из машины, но замки щелкают, и все, я в западне. Мою же мать… Все что я могу — это забиться в угол на заднем сиденье и затравленно уставиться на Дягилева.
Он разглядывает меня и усмешка не сходит с его губ. Опасная, хищная, по крайней мере, именно такой она мне кажется.
Позорище. Такой шанс на побег упустила. А ведь я уже прочувствовала, насколько у него сильные руки, так что вряд ли смогу отбиться. Плюс у него еще и водитель имеется, так что рыпайся, не рыпайся, все будет так, как захочет Дягилев. Еще и стекла затонированы, фиг привлечешь внимание хоть кого-нибудь. Нет, побрыкаться, конечно, можно, но… Был бы прок… Ну, когда хоть этот дебильный марафон неприятностей закончится вообще? Только чуть-чуть выдохнула, а оказывается, что пиздец не перешел на запасный путь, не сменил конечную станцию назначения, он мчит ко мне на всех парах, и я сама дура, сама в него вляпалась.
— Смотришь на меня, будто это я тебя по кругу пустить собираюсь, — ехидно замечает Дягилев. Ни единого поползновения в мою сторону он не делает, но это только пока! Наверное…
— А вы не собираетесь? — Мой голос такой тонкий, как у мыши. — Не собираетесь меня…
Сил договорить слово “насиловать” у меня не хватает. Впрочем, кажется, Дягилев понимает это и так. Закатывает глаза.
— Знаешь, зайка, я могу, конечно, тебя все-таки трахнуть, — насмешливо и с легкой вкрадчивостью тянет он, — так и быть, тем более что ты вполне в моем вкусе. Но я это сделаю, если только ты меня очень хорошо попросишь.
Офигеть как это звучит. Настолько бесстыже, что у меня загораются не только уши, мне, кажется, даже кончикам пальцев на ногах неловко от такой откровенной пошлости.
— Не буду я об этом просить, — отчаянно огрызаюсь, стискивая руки на собственных коленях. Да и колени тоже стискивая еще теснее. Капец. Вот как у него вообще язык поворачивается. Он же знает, кто я, и я знаю, кто он, он же должен понимать, что я ни за что… с ним — так точно!
— Значит, придется тебе обойтись без оргазма сегодня, малышка, — пожимает плечами мужчина, — я слишком дорого себя ценю, чтобы брать силой всех дурочек подряд.
— Как нибудь обойдусь, — тихо шепчу я, как-то по инерции, хотя спорить с ним особенно и не собиралась. Но все-таки мне становится чуточку легче. Или не чуточку… Сильно легче.
Дягилев смотрит на меня… Странно. Будто бы даже слегка недовольно.
— Укоротить бы язык твоему благоверному, Софи, — вздыхает он с легким разочарованием. — Если бы он со своими реверансами не полез, ты бы сейчас уже сидела на моих коленях, а я бы уже тебя разогревал.
— Не сидела бы, — без особой убедительности выдавливаю я.
— Ну-да, ну-да. — Он смотрит на меня, насмешливо щурясь, будто видит, что даже я сама себе не верю.
Я бы и рада себе поверить, но, увы, слишком хорошо помню свои мысли в лифте отеля. И до лифта — тоже. Почему? Почему именно Дягилев добился от меня такой реакции? Вот хоть каким-нибудь другим богатеньким придурком был бы, не Дягилевым, о котором мне и думать-то страшно. И о том, что папа узнает, перед кем я ходила на поводке — еще страшнее.
