И, наверное, Лилькин бунт, подтолкнул Ларису идти дальше и заняться своей жизнью, но…было маленькое НО. Она боялась, что ничего не получится. Этого она боялась больше всего. И что она станет посмешищем и объектом для жалости родственников. И потеряет статус «умной и благоразумной», обесценивающей и высмеивающей всех и все вокруг.
А если где нужно было поставить кого-либо на место, то всегда звали Ларису. У неё это получалось прекрасно. Острый язык, быстрые мысли, циничный взгляд… ее никто не мог переспорить, да и никто и не решался. В общем, боялись ее практически все, и никто не хотел связываться.
Лариса забежала к Лильке, а та как раз укладывала спать дочурку, вокруг были разбросанные вещи, игрушки.
«Опять моя племяшка постаралась», – подумала про себя Лариса, предчувствуя Лилькины причитания и ощущения безысходности, вялости, усталости.
После рождения долгожданной дочки Лилька очень изменилась, стала сердитой, раздраженной, нервной и какой-то неухоженной.
«Вот я буду делать все по-другому! – решила про себя Лариса. – У меня будет идеальна чистота и ребенок во всем белом» – она мечтательно устремила взгляд в потолок, не видя настоящего, грезя о будущем.
– Подержи, пожалуйста! – прервала полет ее мыслей младшая сестра, вручив ей пакет со всякими штучками-дрючками для детей.
Лариса, взяв пакет, почувствовала легкое раздражение:
– А где Олег?
– Где-где? На работе! – удивленно раскинула руки, чуть не уронив рядом стоящий стул.
Она прошла на кухню, там был приготовлен тайский супчик. Лилька скучала по странам Востока и стремилась хоть как-то заглушить свою тоску, готовя эти супчики, которые никто-то толком и не ел. Но все сочувственно молчали, понимая, в чем дело (даже Олег, ее муж, который больше скучал не по Японии, Китаю и Таиланде, а по той Лилии, легкой, яркой, заботливой, настоящей).
Потом она посмотрела на современную кухню: посуду, которая уже дня два стояла в посудомоечной машине; постиранное белье в стиральной машине, которое тухло; мультиварку, стоящую без дела; белый кафель на полу, который желал, чтобы его протерли, и вдруг, перед глазами встала ее давняя подруга Вероничка, которую Лариса посетила несколько лет назад.
От этих воспоминаний ей сделалось нехорошо, перед глазами стояла молодая и статная Вероничка…и она таскала уголь.
* * *
«Тяжелый, черт!», – ругнулась Вероника, закидывая большой черный булыжник в ведро. – «Надо еще воды натаскать, а то стемнеет», – переживала Вероничка, стараясь все успеть до темноты.
– Вера! На дворе 21 век, попроси мужа поставить насосную станцию, чтобы воду не таскать из колонки, – сочувствовала ей соседка, видя какие тяжести она поднимает.
«Попроси мужа», – усмехнулась она про себя, а вслух ответила, – А то я не просила! Мне ясно дали понять, что все делается не для меня.
– А для кого? – удивилась она.
Вероника пожала плечами:
– Не знаю, для себя, наверное…, – устало ответила она.
Во дворе хлопнула калитка.
«Кто-то пришел. Он, наверное», – обреченно подумала она, ощущая неустроенность, обиду и разочарование. «Все как-то шатко валко, – с грустью появлялись невеселые мысли, – к этому я, что ли стремилась?», – вспоминая его ухаживания, красивые слова, а потом свадьбу, и его истерики, ссоры, провокации, беременность…
Говорят, что после свадьбы девушки меняются, превращаясь в мегер, пилящих бедненьких мужей, Вероника наблюдала в своей жизни все наоборот. Роман издевался морально, стараясь подавить, чаще обзывал, особенно после родов, когда она поправилась и очень нуждалась в ласке и помощи, он уходил к друзьям и, приходя, бросал ей такие не ласковые слова, совершенно не думая, что они никуда не улетают, словно камни складываются за пазуху, чтобы вылететь оттуда в нужный момент.
