Дед собрался было протиснуться в клуб, но вдруг услышав крик жены, спрыгнул с крыльца и побежал к дому.
– Саня! Витя! Витюшка! Саня!
– Что?! Что ты!? Пришёл!? – закричал он подбегая.
– Да нет! Не пришёл…
– Так чтож ты меня-то кричишь!?
– Спужалася… Глядь, и ты куды-то запропал…
Дед, вытирая ладонью мокрое лицо, громко и крепко выругался, забежал в дом, выпил залпом несколько кружек воды, кинулся было к двери, но… из динамика прохрипел уставший голос:
– ПоВВторяю! Александр Фёдорович, ВитькА не теряйте. Он в клубе даёт концерт! Спасибо от благодарных зрителей-односельчан за внука-артиста, дорогой дядя Саня…
Клуб сотрясало от смеха. Витюшкин дед с трудом протискивался к сцене. Сквозь гул оваций до него долетали обрывки еле различимых фраз:
– Ну, артист! И стихи, и анекдоты!
– И поёт, и пляшет! Артист!
– А енто чей же это?!
– Дак чай Стеншиных внук! С Горького привезли.
– Ну, видать что городской! Глянь, чё делат-то! Ну, артист!
Артист низко поклонился благодарной публике, затем, подняв руку, призвал к вниманию и громко выкрикнул:
– Уважаемая публика! Юрий Никулин своё выступление закончил. Благодарю за внимание!
Клуб снова содрогнулся:
– Е-щё! Е-щё! Ви-тю-шка! Ви-тю-шка!
Артист широко улыбнулся, вытер взмокший лоб, показал рукой в сторону продиравшегося сквозь толпу зрителей деда и выкрикнул:
– Всё! Всё! Дедушка вон уж за мной… Уж в горле пересохло!
В сторонке от сцены стояла фляга с водой для питья. На тонкой цепочке, сбоку, висела большая алюминиевая кружка. Один из зрителей, молодой паренёк, оторвал кружку от цепочки, зачерпнул в неё воды и, прыгнув на сцену, протянул её Витюшке
– Не-т! – рассмеялся Витюшка. Я ещё не вырос совсем, чтобы бражку пить!
– Дак водичка, Витёк! Водичка! – крикнул паренёк.
– Ага! Водичка! Знаю я, какая там водичка. У моего дедушке на печке такая «водичка» стоит. Он как залезет туда, да как зачерпнёт из такой вот фляги, да как выпьет! И весёлый такой сразу! А бабушка ворчит: «Опять, каянный, всюю бражку выжрет. Опять самогонку не из чего гнать!»
Дед, остановившись возле сцены, почувствовал, как всё его тело обдало жаром. Показалось, что все односельчане смотрят с укором на его пылающее лицо…
Зал замер. И тут с первых рядов послышался тихий смех председателя колхоза. Участковый милиционер, сидевший рядом, вытер мокрое лицо носовым платком, прикрыл им глаза и закатился таким заразительным хохотом, что взорвался весь зал. Овации не утихали несколько минут.
Витюшка стоял с поднятой рукой. И когда зал потихоньку утих, выдал очередной перл:
– Уважаемые зрители! Навострите к вниманию уши! Артист Юрий Никулин не может выступать бесконечно! – поклонился, заодно подхватив с пола ведёрко с зерном, и продолжил, – Вон уж дедушка… Да я уж и кушать… и пИсать хочу давно! Вот!
Зал, стоя и бурно аплодируя, провожал Витюшку, сидящего на руках деда. А дед, протиснувшись к выходу, привстал на порог и, оглянувшись, поискал глазами участкового. Их взгляды встретились. Участковый, широко улыбаясь, махнул деду платком и, снова прикрыв им мокрые глаза, закатился в беззвучных всхлипах, – смеяться сил у него уже не было…
Ласково потикивали бадушкины ходики, отсчитывая минуты ночной тишины, посылая покой и теплоту в маленькое Витюшкино сердечко. Но он не мог уснуть: взбудораженный, умаявшийся, но гордый шептал:
– Да. Совсем я уже и вырос. Совсем я уже и взрослый. Артистом вот стал… Да… Вот мама-то за меня порадуется. Гордиться будет! Артист!
