Серж обивал её порог ежедневно, стараясь хоть как-то загладить свою вину. Он рассказал, как карточные долги ввели его в кабалу к отцу Натали. Как ему пришлось врать Андрею о своем с Юлией романе. Рассказал о драке с Андреем, произошедшей сразу после того пресловутого проклятого вечера. О том, что многолетняя дружба с ним была разорвана раз и навсегда. Он пытался её утешить, предлагал руку и сердце, был отвергнут и… пропал. Его искали безуспешно около месяца. За день до своего исчезновения он прислал ей записку о том, что любил, любит, и всегда будет любить её. Что с самого первого дня их знакомства он отдал ей свое сердце. Что не мыслит более своей жизни без неё. Она читала эти строчки и злилась на себя и на него. Зачем он в неё влюбился! Такое впечатление, что любящие её люди просто обречены на несчастье. Проклятье северной знахарки или просто совпадение? Где теперь красавец Серж…
В сгустившихся сумерках, во дворе особняка Истоминых зажглись цветные огоньки иллюминации. хор, распевавший казачьи песни, голосивший последние часы, сменили цыгане, которые так зажигательно стали петь и танцевать, что толпа гостей, проигнорировав обязательный в таких случаях котильон, просто высыпала во двор. Вышли и молодые, и как только они присели на специально отведенную для них среди гостей скамеечку, небо заполыхало фейерверком. Грохот этой канонады окончательно вывел Юлию из равновесия. В голове был сумбур. Сердце рвалось от ревности. Она не думала ни о том, что может с ней случиться, ни о том, что может статься с маменькой, когда она узнает, что наделала ее дочь. Черкнув короткую записку, она велела запрягать карету, и кинулась собирать чемодан с вещами.
Еще через полчаса она ехала в ночь, оглядывая улицы, так полюбившиеся ей, и мысленно с ними прощаясь. Назад, домой, к папеньке. К снежным узорам на окнах и деревянным теремам далекого севера. Больше никакой любви, никаких мужчин и никаких несчастий. Она сильная, она выдержит. А он… что ж, пусть он будет счастлив!
Скрип половиц заставил её открыть глаза. Нянька Марья уснула в кресле, а к ней на цыпочках подкралась взъерошенная, худощавая тень. Юлия вскрикнула и села в кровати. В предрассветных сумерках на неё с печалью смотрел Колька.
– Что случилось? – Юлия недоумевала.
– Вы очнулись, очнулись, барыня, Юлия Григорьевна, я слышал, что вы кричали ночью, но не поверил своим ушам. Правильно, значит, доктор говорил – родные стены вылечат.
– Да какие ж они родные, я ведь здесь и года не жила, мне родней нашего дома на севере ничего нет.
– Ну вы же не захотите туда вернуться, верно, после того что…
– Нет, Колька, нет. Все, – с севером покончено. Дома уже нет. А дело своё отец продаст в ближайшее время. Больше меня там ничего не держит. Моё место теперь здесь.
–Юлия Григорьевна, я здесь, в людской, за стенкой, вы меня кликните, ежели что будет нужно, я для вас все что хотите… я за вас…слава Богу что все закончилось…я думал не выдержу ваших страданий.
–Я знаю, знаю. – Юлия погладила его по голове, – я все знаю, я все тогда слышала. Я тебе очень благодарна, ты мне жизнь спас, себя не жалел.
Колька… Я тебя очень прошу, – она приподняла его подбородок и посмотрела ему прямо в глаза, – не люби меня, Колька, слышишь, не люби, ты очень хороший и все у тебя будет хорошо, но любить меня не смей, слышишь?!
Он кивнул головой, прижался губами к её руке и выбежал из спальни. Нянька Марья подняла голову.
