Впрочем, я и согласилась-то на этот вариант только потому, что тут мне не надо было платить риелтору или отдавать залог. К тому же прельщал тот факт, что квартира рядом с метро.
Нахожу несколько вариантов дешевле — разлет цен от пятнадцати до двадцати тысяч плюс залог. То есть, чтобы съехать, мне надо тридцать-сорок тысяч. Пригорюниваюсь еще больше. У меня нет таких денег… И я не знаю, как мне надо извернуться, чтобы найти их за оставшиеся дни. Иначе попросту стану бездомной.
Слышу тяжелую походку Ляли в коридоре, очень скоро она появляется на кухне.
— Привет. Что случилось? — спрашивает она озабоченным голосом.
Видно, слишком у меня лицо кислое, раз Ляля решила задать такой вопрос.
— Меня выперли из кафе, — признаюсь с виноватым видом.
— Ой-ой… извини, занять не смогу, — тут же говорит она.
Усаживается на табуретку рядом, смотрит с беспокойством.
— Да я и не прошу, их же надо будет с чего-то отдавать, а мне не с чего. Переселюсь в какой-нибудь заброшенный чердак, буду соседствовать с пауками, — нервно смеюсь я.
Мы обе замолкаем, опускаем взгляды на стол, некоторое время рассматриваем розовые и фиолетовые цветочки на клеенчатой скатерти.
— Что, все так плохо? — спрашивает Ляля.
— Как-нибудь постараюсь пережить… — вздыхаю.
— У тебя со здоровьем как? — вдруг меняет тему Ляля.
— Предлагаешь попробовать продать почку? — снова нервно смеюсь.
— Тьфу на тебя! — машет рукой Ляля. — Какая почка? Попробуй сурматеринство, как я…
— Сурматеринство? — Моя бровь ползет вверх. — Так ты это не для себя ребенка… — запинаюсь на последнем слове, чувствую, как краснеют щеки.
— Одна, без мужа, на съемной квартире с ребенком? Да еще и без работы? Пффф, я че, дура, что ли? — фыркает соседка. — Не-е-е, я дебилизмом не страдаю. Я тоже, как ты, не так давно приехала сюда, тыкалась-мыкалась, думала, куда приткнуться, вот нашла вариант. Рожу, получу деньги и свалю за рубеж. На фиг, меня эта страна задолбала. Работы нормальной нет, ничего нет.
Чем дольше она говорит, тем сильнее меня передергивает. Нужда нуждой, но чтобы отдать ребенка… Нет, я не осуждаю тех, кто отдает своих детей на усыновление, но даже примерно не представляю, как это тяжело.
Сколько себя помню, всегда хотела детей.
Не с Антоном, конечно. Ни за что! Если из него вышел такой паршивый муж, какой бы из него получился отец? Упаси боже от такого папашки.
Я люблю детей и много раз представляла себя мамой, но о сурматеринстве не задумывалась никогда. Пусть ДНК не твоя, но ты же носишь малыша под сердцем целых девять месяцев, как потом отдать? Даже за все деньги мира это слишком.
— Для меня бы это было очень тяжко — родить, а потом отдать…
Ляля разводит руками:
— А прикинь, как тяжко тем, кто не может иметь детей? Хочешь, хочешь, а не можешь… Для некоторых это единственный шанс вообще.
— Это да, — киваю. — Но отдать своего ребенка…
— Ну, вообще-то, это не мой ребенок, Мира, — фыркает она.
— Я это понимаю, но…
— Нет, не понимаешь, — качает головой она. — Это самое главное для сурмамы — понять, что ты отдаешь не своего ребенка. Он их, тех людей, которые сдали биоматериал. Я просто позволяю малышу вырасти в моем животе. Без меня его вообще не было бы, сечешь? Я делаю людям хорошее дело, благодаря мне они станут родителями. Ты бы что предпочла? Вырасти в животе сурмамы или вообще не вырасти? Вот!
Никогда не смотрела на этот вопрос под таким углом. Может, зря?
