Тут же выходит и громко стучит в дверь.
— Прекращай показуху, — недовольно бурчу.
Все равно настроение испорчено, а удовольствие от общения с Мирославой убито. Такое ощущение, будто Анжела надела кирзовые сапоги и потопталась по чему-то интимному.
— Глеб, ну не злись, я больше не буду заходить без стука, я знаю, ты работаешь… — принимается лебезить она.
Вижу, что на жене черный кружевной халат, почти ничего не скрывающий. Под него она обычно вообще ничего не надевает. Надо же, подготовилась, ведь сегодня среда — время для секса. Раньше я бы тут же усадил ее за стол и начал вручную проверять, что там у нее под подолом. Но отчего-то именно сегодня мне ничего не хочется.
— На сегодня ты свободна, у меня слишком много работы, — машу в сторону двери.
— Ты так разозлился? — хлопает тщательно накрашенными ресницами она. — У тебя плохое настроение?
— У меня нормальное настроение, — угрюмо вздыхаю. — Дело не в тебе, а в работе.
Взглядом указываю Анжеле на дверь. Хочу еще пару минут поностальгировать о пережитом удовольствии во время звонка Мирославы. Однако жена не уходит.
— Я на минутку, ладно? — заискивающе просит она. — Уже несколько дней пытаюсь с тобой поговорить…
— Говори, — устало киваю на стул напротив своего письменного стола.
Жена подходит, садится, кокетливо кладет ногу на ногу и начинает рассказывать:
— В Москву приехал совершенно гениальный художник…
И я отключаюсь.
Каждый раз, когда Анжела пытается рассказать что-то про искусство, мой мозг решает, что ему пора отдохнуть. У меня стопроцентно математический склад ума, и все, что касается живописи и рисования, мне чуждо.
Анжела же все это обожает — она художница, из неудачливых. Еще в университете пробовала выставлять свои работы, но никакого успеха не добилась. Это не мешает ей считать себя непризнанным гением и баловаться красками в мастерской. У нее полно друзей из таких же «художниц». Вместе они периодически собираются на разного рода тусовки. Она пыталась приобщить меня к светской жизни, но мне это никогда не было интересно.
Мне непонятно, как люди могут так бездарно распоряжаться своим временем? Это ведь ценнейший ресурс. Также мне совершенно непонятно, почему мазню, с которой бы справился и пятилетний ребенок, вдруг называют высоким искусством. А именно так выглядит все то, что рисует моя жена и ее подруги, — детсадовская мазня.
Анжела входит в раж, принимается в красках рассказывать мне про какую-то выставку в Нью-Йорке.
— Переходи к сути, — резко ее перебиваю.
Она замирает в недоумении, надувает ярко накрашенные губы. Видно, что хочет обидеться, но продолжает елейным голосом:
— В общем, курсы стоят всего чуть! По тысяче долларов за занятие, за два месяца их будет двадцать-двадцать пять. Сколько точно, пока неизвестно…
— И в чем проблема? — спрашиваю с прищуром.
— Ну… Глеб, я уже потратила месячное содержание, на курсы у меня денег нет. Если бы ты чуть повысил лимит…
О, сколько раз я уже повышал ей этот лимит. Может, хватит?
— Анжела, я тебе не дам на это денег, — строго ее осаживаю.
Глаза у жены резко увеличиваются в размере.
— Глеб, ты не понимаешь, это же Агнеш Лишевски! Он лично преподает и в Москве больше вообще преподавать не будет, потом сразу поедет в Питер. Я должна попасть на его курс… Все девчонки идут! Я же вылечу из тусовки…
— Тебе надо сейчас беспокоиться не об этом, — хмыкаю зло.
— А о чем же? — хлопает ресницами она. — Это ведь самое важное! Как ты не понимаешь, это вклад в будущее! Когда-нибудь я добьюсь успеха и мои картины будут продаваться в лучших галереях… Ты что, не желаешь мне успеха?
