- Я не этого боюсь. Просто боли в моей жизни хватило, причинять ее другим я не хочу.
- Это не боль, это пытка, но я хочу быть замучен, - проговорил, надевая перчатки, Петр.
- Лена чудесный человек! Почему, Петь? – испытующе прожигая затылок, проговорила чуть слышно она.
- А я плохой? Почему не я, а Игорь? – ответил вопросом на вопрос и таким же испытующим взглядом оппонент.
Нина пожала плечами и опустила глаза. В уголках застыла влага, ресницы стали подрагивать.
- Прости меня, пожалуйста, за все прости, - голос дрожал, женщина держалась, но было видно, что это ей делать все труднее и труднее.
- И ты меня, - прижимая сильно ее к себе, зашептал мужчина.
- За что? – подняла голову с изумлением в глазах женщина, чтобы видеть лицо обнимавшего.
- За то, что взялся, а до конца не довел, не изгнал его отсюда, - мужчина ткнул пальцем в грудь, а Нина проследила за его движением, склонив голову, и на руку мужчины упали одинокие капли.
- Не плачь, ты окончательно разорвешь мне сердце. Ты моя хрупкая девочка, мой далекий и несбывшейся сон, - последние слова мужчина шептал в макушку, страстно прижимая полуголую женщину и поглаживая ее по спине, потом резко отстранился и одним движением посадил ее в гинекологическое кресло, закинул ноги в держатели и приступил к работе.
Проводя все нужные при осмотре манипуляции, он не смотрел на лицо женщины, только механически выполнял нужные движения, абсолютно с бесстрастным лицом. Нина сидела, не дыша, она с виноватым взглядом провожала каждый взмах руки и каждое движение мужчины.
- Я не смогу уйти к другому гинекологу. - пропищала она, и сразу встретилась с печальным взглядом, на измученном лице, - я не представляю, как я буду перед кем-то сидеть также, как сейчас, перед тобой. Это просто немыслимо.
- Я рад, что степень доверия мне настолько высока. Жаль, что она ограничивается только твоим здоровьем, а не жизнью в целом, - с болью выдал мужчина.
- Петь… - Нина еще хотела что-то сказать, но ее прервали.
- Не надо, я не виню, просто до сих пор больно. И знаешь, я тебя даже в чем-то понимаю, пятнадцать лет, не двадцать пять, но, наверное, разницы в годах нет. Чувство или есть, или его нет, его не родишь и не купишь, не прилепишь и не сочинишь. Просто оно или есть, или его нет. Или оно есть, но не к тебе! Я теперь понимаю, почему ты была такая тихая и как неживая, когда мы жили вместе. Потому, что сам это прохожу. Когда ты понимаешь, что тебя любят до одури, до смерти, а ты не можешь, ты любишь, но не в ответ, а другого человека, и больно самому, а сделать ничего не можешь. И главное, понимаешь, что человек, который дарит любовь, все понимает и ничего не требует, просто дарит, а все равно, больно и стыдно, и хочется бежать. Мне стыдно перед Леной, но ничего сделать не могу. Так что не вини себя, я тебя понимаю. Как никто! Но видимо я мазохист, раз не могу отказать себе в пытке видеть тебя, хотя бы узнать, что у тебя все хорошо.
- Я люблю тебя как друга! – прохрипела Нина, захлебываясь от слез.
- Я знаю, и благодарен тебе, хотя бы за такие чувства.
- Прости, - срываясь в истерику на гинекологическом кресле, спустив ноги между держателями, рыдала женщина, - прости, прости, прости, - как умалишённая проговаривала она.
- Нет, я не могу, и отпустить не могу, но я хочу сказать тебе спасибо! – садясь перед ней на корточки и поглаживая ледяные ладони, проговорил Петр, - но я благодарен, что прогнала, что к Лене в объятья подтолкнула, что замуж не пошла. У меня есть сын. Колька – это моя радость. Спасибо тебе.
