Мне каждый кустик мил на ней
и каждый камень…
А бывало,
я шла по улице твоей
и ничего не замечала.
Был сад как сад
и дом как дом,
а ты входил в его ворота,
обедал, спал, работал в нем,
кого-то ждал,
любил кого-то.
Да что лукавить!
Это я
тогда тебе ночами снилась.
Ты «фотокором» снял меня,
и я в столе твоем хранилась.
Ты мне натачивал коньки,
чинил ремни, забыв усталость,
все это смыслу вопреки:
я на коньках
с другим каталась.
С другим я шла на школьный бал,
сидела на футбольном матче,
а ты вздыхал, и ревновал,
и молча мне решал задачи.
А если в дождь являлась я,
ворчал, встречая на крылечке:
– С ума сошла! Промокла вся! –
и башмаки сушил на печке.
А наступал зеленый май,
ты, грустных глаз не поднимая,
мне сухо говорил:
– Давай
сирени, что ли, наломаю. –
И мне огромный сноп вручал,
тугой, благоуханный, мокрый…
И улыбался.
И молчал,
опасливо косясь на окна…
…
Был сад как сад
и дом как дом…
Крыльцо… Над крышею антенна…
Да, жаль, мы поздно узнаем
любви действительную цену.
Навряд ли кто любил меня
так бескорыстно,
так отважно…
Стоит, ступеньки накреня,
домишко твой
одноэтажный.
На днях его должны снести –
здесь будет здание вокзала.
Послушай,
ты меня прости!
Ах, если б юность больше знала!
А, впрочем,
если бы и знать
и если б жить начать
опять,
все повторилось бы
сначала!
