Договорить чувственную речь, наполненную материнской лаской, до конца она не успела… Резко вмешался упивавшийся исключительным превосходством полицейский полковник:
– Что за чушь вы – оба! – несете? Какая еще, к чёрту, любовь? Какие астрологи? Она грязная проститутка – недостойная почтенной семьи! Ты, Ира, совсем, что ли, ополоумела, раз говоришь несмышленому пацану непревзойденную ахинею? Ты что, хочешь всю его жизнь поломать, причём в самом ее начале, и пустить с растленной женщиной под откос? Ты разве не знаешь, что падшие женщины никогда не способны быть верными, искренними подругами? Я всю служебную будничность общаюсь только с такими и, поверьте, не видел ни единого исключения. Короче, свадебная тема закрыта, и я искренне рад, что все закончилось именно так, и наш догадливый мальчик сам для себя сделал правильный выбор, – он на какое-то время замолк, пытаясь скинуть те негативные чувства, что захватили и внезапно, и полностью; однако, видя, что молчаливые собеседники внимают ему, обозначившись виноватыми выражениями и не в силах поднять затуманенные глаза, надменно возобновился: – Я понимаю – любовь! – когда она возникает у людей, равных и по социальному статусу, и в общественной жизни. Но! Когда сын далеко не последнего человека встречается с какой-то «третьесортной» шалавой, причем пророчит в равноправные жёны – и даже покупает бриллиантовое кольцо?! Тут, извините, я просто обязан вмешаться, чтобы уберечь его от роковой, огромной ошибки. Итак, всё ли тебе, Андрей, дословно понятно?
Юноша поднял на родителя заплаканные глаза, наполненные солёной и едкой влагой, а затем голосом, охваченным неимоверной печалью, попробовал оправдаться:
– Я прекрасно, папа, всё сознаю, но поделать с собой ничего не могу: мои чувства настолько сильные, что я готов следовать за той прекрасной девушкой хоть на самый край света. Она запала в мое сердце с того удивительного момента, когда я стал понимать половые различия между мальчиками и девочками, и с тех самых пор она надежно поселилась и в трепетной душе, и в пламенном сердце. Признаюсь, я пытался избавиться от жгучей занозы, и даже специально, захваченный непобедимой целью, не виделся с ней невероятно долгое время; но… едва повстречав, моя платоническая любовь вспыхнула значительно больше и завладела моим помутнённым сознанием гораздо сильнее. Естественно, мне неприятно, что она пала так низко, но к тому ее заставила суровая жизненная действительность, не оставив никакого иного, наиболее достойного, выбора.
– Послушай, Слава, единственного ребенка, – поддержала говорившего сына добродушная женщина, сидевшая, как известно, напротив, – возможно, стоит дать ему уникальный шанс пожить с любимой девушкой, чем женить его по непреклонной родительской воле, и все равно в итоге сделать несчастным. Не забывай! Потом мы навсегда останемся виноватыми, что не дали ему пройти предрешённый жизненный путь самому. Пускай он сам следует туда, куда ему предначертано, набивает больные шишки, влюбляется и ошибается, мучается и страдает, но – лично! – без нашей с тобой медвежьей услуги. Может, всё-таки стоит дать ему редкостную возможность?
Полковник полиции смотрел на близких людей если и не сплошь ошарашено, то, по крайней мере, нисколько не понимая (как?!), каким образом он, целиком отдаваясь нелёгкой работе, сумел упустить главное дело безукоризненной жизни и вырастил неприлично мягкотелого сына. Ладно, чуткая женщина (ее с глубокой нежностью ещё можно как-то понять) – но вот здоровый, сильный, умный «парнина», подающий большие надежды… чтобы он так неоднозначно свернул с намеченного пути? Его поведение оставалось совершенно непостижимым. В конечном счёте, выслушав чувствительные мнения обоих, он сделал неприятную отмашку и, опечаленный, решил, что разговор, никчемный и бесполезный, пришла пора завершать, о чём и выразил неотвратимое мнение:
