Взгляд скользил по тому, что осталось от Аллы.
Голова, аккуратно покоящаяся на полке, казалась сейчас неуместной деталью, словно часть инсталляции, оставленная кем-то в художественной галерее. Пустые глаза, застывшие в выражении немого вопроса, уже ничего не видели, но всё равно притягивали внимание, словно даже после смерти пытались что-то сказать.
Тело исчезло, но выражение лица сохранилось.
Любопытно.
Губы застынут в этом странном полувскрике навсегда, в этом последнем судорожном вздохе, который уже не успел превратиться в крик. Было ли в этом принятие? Или она до самого последнего мгновения верила, что всё может измениться?
Кончики пальцев медленно скользнули по её застывшей коже, остывающей, но ещё не утратившей последнего тепла. Ощущение было странным – словно под поверхностью всё ещё оставалась жизнь, задержавшаяся на грани между существованием и полным исчезновением. Но это была лишь иллюзия, игра воображения, которая не могла изменить неизбежное. Тело уже не принадлежало ей, не было больше частью личности, мыслей, эмоций, страха – оно стало просто объектом, безликим и неподвижным, как сотни других вещей в этой комнате.
Кожа быстро остывала, но в ней всё ещё оставалось что-то живое – не в буквальном смысле, конечно, но в памяти этого места, в следах того, что здесь только что произошло.
Накатило лёгкое удовлетворение.
Постель выглядела неопрятно.
Разгладил простыню, заправил её, словно оставляя завершающий штрих. Всё должно выглядеть аккуратно. Это была не просто смерть – это было завершённое действие, тщательно выверенный процесс, в котором не должно оставаться ничего случайного. Последний штрих, последняя подпись под этим произведением.
Внимательно осмотрел комнату, давая себе время зафиксировать каждую деталь, каждое пятно крови, каждую незначительную деталь, которая могла бы выдать небрежность или оставить сомнение в совершенстве проделанной работы. Всё выглядело именно так, как должно, как задумывалось, как неизбежно должно было случиться. В этом взгляде не было тревоги, не было суеты – только удовлетворение, только ощущение завершённости.
Ни единой детали, которая бы выбивалась из картины. Ни единого лишнего следа. Всё именно так, как должно быть. Порядок, завершённость, безупречность.
Пришло ощущение, которое можно было бы назвать гордостью.
Не вспышка, не триумфальное ликование – нет, это было нечто иное. Глубокое, спокойное, полное осознание контроля над каждым шагом, над каждым действием, над каждым мгновением, что привело к этому моменту. Это была не просто игра. Это было искусство.
Закончив осмотр, вышел из спальни, миновал коридор, подошёл к двери.
Замер на мгновение, позволяя себе прочувствовать этот момент до последней детали, вбирая в себя всё, что осталось от произошедшего, прежде чем оставить это позади. В этой паузе не было сомнений, не было колебаний – только осознание того, что всё завершено так, как и должно было быть, без единой ошибки, без единственного изъяна, который мог бы нарушить совершенство картины.
Последний взгляд на пространство, которое ещё несколько минут назад было наполнено её страхом, её мольбами, её бесполезной надеждой.
Аккуратно прикрыл дверь, не издавая ни звука, словно запечатывая пространство, оставляя за этой тонкой деревянной преградой всё, что только что произошло. В этом жесте не было спешки, не было лишнего движения – только осознание полной завершённости, последнего штриха, который ставит точку в картине хаоса, превращая его в безупречную гармонию. Дверь мягко вошла в проём, заперев внутри комнату, наполненную страхом, болью, бесполезными мольбами и кровавыми следами, и теперь всё это принадлежало только этому месту, заключённое в нём навечно.
