Это интервью растащат на фразы. Каждую интерпретируют по-своему. Исказят. Еще несколько недель новостные ресурсы будут пестреть низкопробными статейками об алчном злобном тренере, который калечит судьбы детей за их же бабло. Многочисленные эксперты, не добившиеся в жизни нихрена, кроме сомнительной популярности в инстаграмах, обязательно расскажут, какой я мудак.
Твою же мать. Эта сучка обвинила меня в собственной глупости и теперь методично доводит. Платье. Интервью.
Я не дам ей третьего шанса по мне ударить.
- Я никогда не думала о деньгах, папа платил за мой комфорт и мои тренировки. Я действительно жила фигурным катанием, я мечтала о медалях, новых программах, костюмах, шоу, соревнованиях. Как и все, грезила Олимпиадой. И была готова к тому, что соперницы могут оказаться сильнее, а лед подведет в самый неподходящий момент: он все-таки скользкий. Но я совершенно не была готова, что человек, который был целым миром, непререкаемым авторитетом, тренером, наставником, идеалом… назовет меня посредственностью, скажет, что я не способна принести ему прибыль, а после того, как я останусь инвалидом, даже не позвонит и не спросит «Настя, как дела?».
Я разворачиваюсь и покидаю арену, а вслед мне доносится растерянное «Александр Олегович…» от Марины.
Если я услышу это интервью полностью, то, наверное, нахрен сяду за убийство. Едва в голове снова и снова прокручиваются фразы Никольской, внутри разгорается ярость. Я меряю шагами кабинет в ожидании Сереги, но руки так и чешутся взять мобильник и набрать знакомый номер…
А к черту! Я быстро ищу ее телефон в записной книжке и долго слушаю идиотскую заунывную песню вместо гудков. А потом голос, который выводит меня из себя буквально за долю секунды.
- Алло?
- Настя, - почти ласково говорю я, - как дела?
Ты же, блядь, этого вопроса хотела. Его отсутствие толкнуло тебя на откровения в дешевом хайповом ток-шоу.
- Александр Олегович? Что случилось?
- Даже не знаю, с чего начать, маленькая ты стерва! Может, с того, что ты влезла в мою работу и подсунула свои обноски Азаровой? А может, с того, что ты на всю страну вылила на меня ведро дерьма? Хотя нет… зачем нам прелюдии? Я начну сразу с сути. Вы, Анастасия Борисовна, очень сильно пожалеете за то, что решили объявить мне войну. Уж что-что, а воевать я умею. Не думай, что это сойдет тебе с рук, Никольская.
- Вы мне угрожаете? Я не ослышалась?
А голосок дрожит, хоть она и пытается казаться холодной и невозмутимой.
- Не ослышалась. Угрожаю.
- Я не сиротка из провинции, которая мечтает у вас учиться. Не забывайте, кто мой отец.
- О, он уже едет сюда. Но понимаешь, моя фамилия ничуть не пафоснее твоей, поэтому мы разберемся без привлечения старших членов семьи. Я тебе клянусь, Настасья, я придумаю, как тебе ответить. Ты захотела играть по-взрослому, значит, будем играть по-взрослому.
- Идите к черту, Александр Олегович.
Никольская кладет трубку. Я совсем не чувствую удовлетворения, телефонный разговор – не то, что мне нужно. Я бы дорого заплатил, чтобы она сейчас оказалась рядом и лично, лицом к лицу держала ответ за свою выходку.
И что бы ни решили Серега с ее отцом, я уже знаю, что займусь Никольской сам.
***
- Давайте дружно успокоимся и вспомним, что Настя, по сути, еще ребенок.
- Ей двадцать! – рычу я. – Двадцать лет! Ты открыл «Элит» в двадцать один!
- Она слепая. У нее не было детства, только катки, соревнования, медальки и грамоты. Потом авария. Школа закончена еле-еле, образование сосредоточено на адаптации. Не сравнивай нас, здоровых мужиков, и ее.
