– Янковская Снежана Леонидовна, – нахмурилась я еще больше, подозревая что-то неладное.
– Вы помните сколько вам лет? Какое сегодня число и год? Что вообще последнее вы помните?
– Мне двадцать лет. Сегодня… – запнулась пытаясь вспомнить, какой сегодня день. – Вчера было двадцатое февраля две тысячи двадцатого года. Но судя по вашему выражению лица – это совсем не так. В шесть утра я выходила из клуба "Джуманджи", я там работаю официанткой, а потом… Кажется, это все, что я помню, – закусила нижнюю губу.
М-да, вот это я влипла. Мало того, что я, кажется, потеряла память, благо хоть не всю, так еще и оказалась в больнице в обществе незнакомого взрослого мужика по имени Мирослав.
– Это все? Все что было до этого даты, вы прекрасно помните? – кивнула. Лучше бы забыла, честное слово. – По всей видимости, вы потеряли память. Нужно будет сделать обследование еще раз. И понять, почему именно выпали именно эти два года из вашей жизни.
Что?! Два года? Целых два года, вашу мать! И я о них не помню совершенно ничего. Это получается, что мне уже двадцать два?
– А теперь, пожалуйста, отпустите одеяло и я вас осмотрю.
Почему мне никто не хочет говорить, что случилось?
Пришлось подчиниться и отбросить в сторону страхи вместе с одеялкой, только для начала:
– Можно этот мужчина выйдет? – ткнула пальцем в сторону Мирослава, что сейчас стоял монолитной стеной и пялился на меня.
Мне было неуютно от его сканирующего жадного взгляда, что пробирал до мурашек. Он до жути меня смущал, да и вообще, если доктор собирается меня осматривать, то по-любому мне придется задрать то, что сейчас на мне надето. И это явно не штаны, а я не хочу, чтобы Мирослав видел мое практически обнаженное тело, да еще и в трусах.
Тот лишь на мое заявление громко фыркнул, но двигаться с места не стал. Козел!
– Мир, отвернись, если не собираешься выходить. Видишь, она упрямится и стесняется. Пока ты не перестанешь прожигать в ней дыру, я не смогу ее осмотреть, – выдал Григорий Александрович, за что ему большое спасибо. Сразу даже прониклась как-то к нему, хоть кто-то меня понимает.
И знаете что? Слова моего лечащего врача действительно подействовали на этого упрямого барана. Он развернулся и вышел, громко хлопнув дверью, отчего я поморщилась, потому что заводные обезьянки с тарелками, что, кажется, поселились в моей голове теперь надолго и издевательски устраивали там шум, стали только быстрее махать лапами, вызывая дикую боль. Бум-бум-бум, отдавало прямо в виски тупой ноющей болью.
После того как мужчина вышел, я откинула одеяло, позволяя медсестре его забрать, и задрала больничную сорочку, оголяя живот, и позволяя доктору провести полноценный осмотр, отчего он только сильнее хмурил брови.
– Болит?
– Угу. Очень.
– Мила, через полчаса, вколи ей укол обезболивающего, – и тут же доктор отвлекся на сигнал пришедшего сообщения. Достав телефон он стал вчитываться в текст и только еще больше хмурился из-за этого.
– Вы так и не скажете, что со мной случилось? – задала снова интересующий меня вопрос, после того, как медсестра Милочка достала чистое одеяло из шкафа и помогла мне укрыться.
Но в этот самый момент, когда я задавала важный для себя вопрос, тихо скрипнула дверь и в палату зашел Мирослав. Надо же, выходил аж чуть с петель ее не снес, а обратно крадется. Подслушивал, что ли?
Вот только и врач отвечать мне не спешил, лишь косился на вошедшего обратно мужчину и поджимал губы. И вообще, у меня сложилось такое впечатление, будто они обменивались взглядами и молчаливо разговаривали. Прямо-таки идиллия, понимают друг друга без слов, вот только мне от этого нифига не легче. Кто-нибудь вообще мне скажет сегодня правду или нет?
