Не спится… - страница 17

Словом, на этом работа моя, первая там, и закончилась. Надо было искать другую. Но как устраиваться на нее, если вот-вот операцию должны делать. Время уже назначили, месяца через полтора. Могли бы и раньше сделать, да вот только медицинская страховка у меня была простая. А там есть еще и так называемые «золотые». За них ежемесячно отдавать надо в пять-шесть раз больше, чем за простую. Если на те же доллары перевести, то получается 20–25 «зеленых». Мы-то с первых дней, конечно же, «золотые» себе завели: по первому разряду жить хотелось. А позже поняли – первый разряд не по нашим доходам. От «золотой» страховки вынуждены были отказаться.

Слушая своего собеседника, вспоминая прочитанное в его записках, я не раз замечал, как часто упоминает он о раздражительности, постоянно возникающей между близкими людьми. И если, по его словам, с первых дней пребывания там это чувство чаще всего испытывал он, то в рассказе о потере работы из-за болезни нередко сетовал уже и на жену, которая, судя по всему, тоже оказалась растерянной перед возникшими обстоятельствами.

– Доктор так и сказал нам тогда с ней, была бы у нас «золотая» медицинская страховка, он бы сделал операцию в течение ближайших дней. Ну а коли простая – ждите, говорит. Стали ждать, что делать, – продолжает рассказывать мой товарищ. – Жена одна стала работать и еще на стороне должна была теперь подрабатывать. То в конторе какой-нибудь или в чужом доме полы моет, то старика какого-нибудь, больного и немощного, по улицам выгуливает за часовую оплату. Но все это крохи. А я жду операции. Дома сижу. Даже подкалымить не на чем: нет работы, а та, что есть, тяжелая, не по моим болячкам. Жене в глаза стыдно смотреть. Вижу ведь, как она колотится. Вижу и то, как она, уставшая, замотанная, уже почти не сдерживает свое раздражение при виде меня, растерянного, унылого. И куда подевались ее обаяние, доброжелательность, сердечность – все то, что делало жизнь нашей семьи и радостной, и уютной. Да и гордыни тоже поубавилось.

А когда пришло время ложиться в больницу, медработники страны вдруг забастовали. Повышения зарплаты стали требовать. От приемов, от плановых операций отказываются. Месяц, другой, третий бастуют. Тем-то, у кого страховка «золотая», ни в чем не отказывают. А таким, как я, одно твердят – ждите.

Словом, сделали мне операцию ровно через год после того первого приступа. Я даже за это время уже сумел все-таки другую работу найти, близкую моей основной профессии, но опять-таки за ту же минимальную зарплату, и каждый день боялся, как бы приступы не стали повторятся, и все думал, как же хозяину об операции сказать. Ведь и этот тоже начнет морщиться…

– Но скажи, пожалуйста, – вклиниваюсь я с вопросом, который меня давно уже интересует, – почему же не возвращаются, если так трудно? И в бытовом плане, и в психологическом…

– Возвращаются. Я же вот сижу перед тобой. Другое дело, что не так массово, как уезжают. Дело ведь еще и в том, что соотечественники наши приехали туда не только из России, но и из союзных республик бывшего СССР. А белорусские, украинские законы не допускают двойного гражданства. Государства Средней Азии тоже не допускают. И тот, кто уехал оттуда, чтобы просто жизнь сохранить во вспыхнувших межнациональных конфликтах или из-за их угрозы, по-настоящему несчастные люди. Им возвращаться некуда. И только Россия, к счастью, позволяет возвращаться без особых проблем, потому что допускает двойное гражданство. По-человечески это, гуманно. Если бы не было такой возможности, я бы точно оставшуюся жизнь считал бы никчемной. Надо сказать, что того уныния, злости, тоски, растерянности, что там были, я сейчас совсем не испытываю. И все теперешние, местные проблемы, думается, сумею разрешить.